Я создала и активно наполняю телеграм-канал "Перець". Здесь лучшие карикатуры из журнала, начиная с 1922 года.
Заходите, подписывайтесь: https://t.me/cartalana
МОЖЕЙКО И.В. (КИР БУЛЫЧЕВ) "В ИНДИЙСКОМ ОКЕАНЕ" (очерки истории пиратства в Индийском океане и Южных морях (XV-XX века)), 1971
Для дальнейших планов важно было и то, что у Брука появились в Лондоне весьма состоятельные поклонники и поклонницы, и то, что с ним в Кучинг ехали молодые люди, глядевшие с обожанием на раджу, а также многочисленные родственники, которые должны были обеспечить продолжение рода Бруков. Английское правительство, конечно, предпочло бы иметь в лице Брука просто исполнительного чиновника, но сам он видел себя родоначальником могучей азиатской белой династии. И все награды и достижения отступали на второй план перед главным: вез его на остров военный фрегат ее величества "Меандер", специально оборудованный для операций против пиратов в устьях мелких рек и снабженный многочисленными шлюпками, каждая из которых несла на носу небольшую пушку. А командовал "Меандером" старый приятель, охотник за "пиратскими головами" Генри Кеппел.
Однако сингапурское начальство вновь начало ставить палки в столь отлично смазанные в Лондоне колеса. Едва Брук собрался полностью лишить независимости ибанов, как из Сингапура последовал приказ: фрегат "Меандер" передать в распоряжение командования для операций против настоящих пиратов, а не для улаживания личных дел раджи. Возвышению Брука в Сингапуре завидовали. В то время как чиновники тянули колониальную лямку, он выкроил себе княжество, пригрел родственников, да еще стал сэром.
После отчаянной переписки с Сингапуром и Лондоном и заявлений, что пираты вот-вот лишат Англию ее приобретений, Брук все-таки смог добиться своего. В июле 1849 года несколько паровых катеров и пароходов из Сингапура, а также двадцать прау союзников Брука подошли к устьям Сарибаса и Криана. Всего в распоряжении Брука было более двух тысяч человек и несколько пушек.
Когда белый раджа узнал, что флотилия легких лодок ибанов вышла навстречу карательной экспедиции, решено было окружить морских даяков. Прау и катера Брука притаились у устьев рек, а пароход "Немезида" встал в открытом море так, чтобы можно было двинуться в любой пункт боя.
Перед рассветом следующего дня при полной луне флотилия ибанов проскочила засаду у устья Криана и неожиданно для себя столкнулась с основными силами Брука. Ослепив ибанов ракетами, Брук и его союзники начали стрельбу из десятков орудий и сотен ружей. С тыла по ибанам ударили лодки, таившиеся в засаде. Началась бойня.
Семнадцать лодок вырвались в открытое море. Но здесь их уже поджидала "Немезида". Капитан парохода докладывал о том, что произошло далее: "Поравнявшись с ними, я дал бортовой залп картечью, а так как ближайшая прау была уже в двадцати-тридцати ярдах, то все члены команды открыли прицельный огонь из ручного оружия. Мы продолжали преследование... и лишь некоторые из них в жалком состоянии смогли выброситься на берег, где стали легкой добычей для отряда туземных лодок под командованием мистера Стила из Саравака, который хорошо поработал, не мешая нашему огню.
Затем мы догнали пять прау, которые продолжали держать курс на Батанг Лупра, и настигли их по очереди залпами, осыпая картечью и пулями до тех пор, пока они не проплыли мимо нас, подобно беспомощным бревнам, и на них не осталось ни одной живой души, так как их команды были перебиты, если не успели броситься в море, надеясь доплыть до берега, но вряд ли кому-нибудь это удалось".
По заключению Адмиралтейского суда в Сингапуре в бою участвовали 2140 пиратов на 88 лодках, из которых пятьсот были убиты. Английским морякам, принимавшим участие в бою, была вручена за это сумма в 20700 фунтов стерлингов. Однако впоследствии Джеймс Брук заявил, что лишь 300 пиратов из 3700 было убито, но более пятисот погибло потом, пробиваясь сквозь джунгли домой и либо умерев от голода, либо попав в засады союзников Брука. Казалось бы, зачем Бруку преуменьшать потери пиратов, уменьшать число голов, за которые его помощники получали наградные? Дело в том, что "миротворца" Брука обвинили в зверском избиении ибанов, и обвинили не даяки, не малайцы, а англичане. До сего дня английским историкам, благожелательно настроенным к Бруку, приходится защищать его так, как это делает, например, Холл: "Потери были бы по крайней мере втрое больше, если бы Брук сознательно не дал бежать большому числу людей". В чем заключалась сознательность Джеймса Брука, вряд ли смог бы объяснить даже капитан "Немезиды", расстреливавший ибанов картечью. Это так и останется одной из тайн истории.
Операция по истреблению ибанов на этом не была закончена. Суда Брука поднимались по рекам, сравнивали с землей длинные дома ибанов, уничтожали все живое. Имущество ибанов становилось собственностью белого раджи и его союзников; более того, Брук приказал отобрать все имущество (вплоть до гонгов, медных котлов и посуды) у тех племен, которые, живя неподалеку от реки, не мешали ибанам спускаться к морю.
Ибаны были разбиты и ограблены, но не покорены. Брук понимал, что походы против них можно продолжать до бесконечности, но они все равно не сдадутся. Тогда Брук решил построить укрепления в устьях всех рек, на которых жили ибаны, и посадить в каждую из крепостей гарнизон малайцев во главе с начальником из числа молодых английских добровольцев. Крепости будут останавливать прау ибанов, если те решатся выйти в море, и не пропустят торговцев, которые поднимаются к ибанам с моря. Из всех продуктов внешнего мира ибаны больше всего нуждались в соли. Если перехватывать соль, ибаны должны стать смирными и покорными. Так Брук стал пиратом, установившим блокаду побережья Саравака.
И снова эпистолярная бомбардировка Англии. Брук доказывает своим союзникам и недругам, что эта идея исходит не от него, а от самих "туземцев": "Здесь все в один голос требуют, чтобы ими управляли европейцы. И они получат европейцев, если я смогу это организовать".
"Установление такого форта обошлось мне в значительную сумму денег и никакой выгоды мне не принесет. Бреретон (первый из комендантов фортов. - И. М.) встал во главе крепости, он живет без всякой моей помощи и полностью зависит от даяков, которые снабжают его так, как сочтут нужным. Но если судить по тому, что я о них знаю, они приносят ему дары по древнему обычаю".
Бруку было выгодно сообщать в Англию, что его молодые офицеры, бескорыстные, интеллигентные люди, жертвуют всем, охраняя мирное побережье от пиратов, за что сами же пираты приносят им дары рисом и бананами. Все это, однако, было не так. Не говоря уже о дани, которой были обложены окрестные племена и значительная часть которой шла комендантам крепостей, они тайно получали еще и жалованье от самого Брука. Узнали об этом лишь через много лет после смерти Брука, когда стали доступными его бухгалтерские книги. О содержании бухгалтерских книг известно очень немногим ученым, зато легенда о "бескорыстных цивилизаторах", придуманная Бруком, жива и по сей день.
Резкая критика в Англии варварских методов Брука, к которой присоединились и многие его бывшие соратники, не говоря уже о сингапурских купцах и чиновниках, привела все же к тому, что Бруку пришлось сложить с себя почетные звания губернатора Лабуана и генерального консула. Более того, приехала комиссия для расследования деятельности белого раджи. Хотя она и оправдала его (не оправдать Брука значило обвинить само правительство), но признала его не более чем вассалом брунейского султана и поставила на вид английскому военному флоту то, что он во время резни ибанов участвовал в бою наравне с союзниками Брука и этим уронил достоинство британского флага.
Брук был подавлен неблагодарностью родины, да и позиции его в самом Брунее пошатнулись: многие малайские вожди справедливо усмотрели в приезде комиссии и отказе Брука от почетных постов признак его ослабления. У них появилась надежда, что белый раджа в конце концов оставит их остров в покое.
Но до этого дело не дошло. Среди родственников, привлеченных славой Брука и поселившихся в Кучинге, был племянник Брука - Чарльз Энтони Джонсон, из династических соображений взявший фамилию дяди и известный в истории Саравака как Чарльз Брук.
Чарльз Брук был настоящим авантюристом. В двенадцать лет он убежал из школы и поступил юнгой на корабль, в пятнадцать, будучи матросом на известном уже фрегате "Дидона", впервые стрелял по ибанам. В 1852 году он ушел из флота и присоединился к двору дяди. В отличие от Джеймса Чарльз Брук был необразован, неотесан, не любил речей, приемов и прессы. Он согласился уехать в одну из крепостей в стране ибанов и там создавать могущество будущей державы Бруков.
В 1853 году Джеймс Брук привел войска из Кучинга и вместе с племянником повел их против Рентапа - того самого вождя ибанов, который нанес первое поражение белому радже. Бой не привел к победе, и Джеймс Брук, разочаровавшийся в надежде победить Рентапа, хотел начать переговоры. Вот тут впервые показал себя Чарльз. "Я недолюбливаю деспотизм, - объяснял он свой отказ от переговоров, - но и терпимость по отношению к даякам должна иметь границы. Они ведь как дети: доброта и жестокость должны быть неразделимы в обращении с этим народом".
На следующий год более сильная экспедиция смогла взять приступом длинный дом Рентапа, сам вождь даяков был ранен, но успел уйти в горы, где устроил укрепление.
Сидя в одиночестве в крепости, Чарльз придумал лозунг, которому и решил следовать: "Только даяк может убить даяка". Целый год он разрабатывал новую тактику, набирал и обучал современному бою отряды малайцев. Пробный поход должен был состояться против ибанов одной из далеких рек, которые совсем недавно пришли из внутренних областей острова и еще не сталкивались с европейцами.
Армия Чарльза насчитывала около трехсот малайцев и две или три тысячи даяков, которым были обещаны головы врагов. Передвигалась армия по джунглям строем "птица", изобретенным Чарльзом. "Клюв" птицы состоял из надежного авангарда малайцев. Племена ибанов образовали "крылья", причем между крыльями также была прослойка малайцев, чтобы даяки не могли объединиться против белого господина.
Поход был удачен. Чарльз доносил дяде: "Двадцать пять длинных домов разрушено. Объем захваченного имущества грандиозен. Пепел от сожженного нами риса достигал в некоторых местах фута толщины, и, когда мы уходили, дым еще не улегся".
Ибаны, перебитые во время этого похода, никогда не занимались пиратством и даже не выходили в море. Вся их вина заключалась в том, что молодому радже нужна была тренировка для будущих походов и добыча, чтобы наградить союзников. Союзным ибанам было дозволено отрезать головы врагам и грабить. Но половина добычи всех боевых лодок, на которых поднималась экспедиция по лесным речкам, предназначалась молодому радже. По возвращении из похода он устроил аукцион, на котором продавались золотые украшения, медные котлы и так далее. Из этих средств он платил своей малайской гвардии. Это было пиратство чистой воды, и очень удобно было отчитываться в нем как в антипиратской экспедиции.
После этого похода усилилась рознь между племенами даяков. Разбитые племена стали кровными врагами союзников Чарльза. Без помощи молодого раджи межплеменная вражда никогда бы не достигла и десятой доли размаха и ожесточенности. Редкие стычки и засады в джунглях, о которых ибаны забывали, когда приходило время объединиться против общего врага, уступили место настоящим войнам, придуманным ясным, жестоким европейским умом молодого раджи. Чарльз добился того, чего не смог сделать Джеймс: даяки убивали даяков и руководил этим англичанин.
Сам Чарльз получал от этой опасной и нелегкой походной жизни, от возможности решать судьбы других людей неизмеримое, почти садистское наслаждение. Он был настоящим "королем джунглей", и его именем матери пугали детей. Он сам писал об этом через несколько лет: "Наша жизнь - не место для семейного человека, имеющего вкус к светским роскошествам или тихим вечерам у камелька. Самое радостное в нашей жизни - великолепная независимость от всех пут, связанная со значительной степенью власти и влияния на жизнь других представителей рода людского. Мы можем вместо тронов использовать вершины гор и обозревать широкие пространства дикого безмолвия, как халдеи смотрели на мир звезд..."
Малограмотный моряк и пират становился почти поэтом, суперменом-самоучкой.
О Чарльзе и его "подвигах" было известно каждому и в Сараваке и в Брунее. Молодой раджа не пытался бороться со слухами. До тех пор пока слухи не достигали ушей английских либералов, они его устраивали. Он предпочитал быть ужасом всего острова, понимая, что такая слава здесь - половина победы.
В погоне за прибылью раджа Джеймс поощрял приезд в Саравак китайских кули, которые работали в шахтах и исправно платили налоги. К 1857 году их набралось более четырех тысяч, и они все чаще проявляли недовольство условиями жизни и труда. Одну попытку китайцев восстать Брук подавил, но выступление 1857 года застало его врасплох, и восставшие ворвались в Кучинг.
Сам раджа едва успел убежать из столицы. Несколько англичан были убиты, остальных взяли в плен.
Когда к пленным вышел предводитель восставших, один из англичан, требуя, чтобы пленных отпустили, сказал, что племянник раджи будет очень недоволен. Наступила пауза. Свидетель этих событий описывает дальнейшее так: "При упоминании имени мистера Джонсона (то есть Чарльза Брука. - И. М.) воцарилось молчание и лица повстанцев стали бесстрастными. Они поглядели друг на друга, как будто только сейчас впервые вспомнили, что он, племянник раджи, был губернатором морских даяков и может напустить на них десять тысяч диких воинов. Наконец они пришли к решению послать ему письмо с просьбой не вмешиваться в их дела, а они обещали его не трогать". Письмо было отправлено, но события развивались так быстро, что Чарльз не успел на него ответить.
Пока он спешил к Кучингу на боевых прау, в гавань Кучинга вошел вооруженный пушками пароход Компании Севернего Борнео. Огнем орудий повстанцы были изгнаны из города, и десант с парохода, объединившись с освобожденными англичанами, начал преследовать плохо вооруженных и не умевших воевать шахтеров.
Тут на сцене появились и соблазненные богатой добычей и разрешением набрать сколько угодно голов ибаны и малайцы Чарльза Брука. По словам Чарльза, его армия провела свою работу "очень эффективно, хотя и не по правилам". Лишь небольшая часть шахтеров успела убежать в горы, и они погибли бы все, если бы не "предательство" лесных даяков, которые пропустили китайцев через свою территорию.
На следующий день на разграбленном союзниками раджи рынке Кучинга толпились англичане и малайцы, наблюдая, как суровые воины ибанов высушивают над кострами головы повстанцев. Один из зрителей записал в дневнике: "Поджаривание голов было самым отвратительным событием в этом деле и заставило нас вспомнить, что все это - борьба одной группы дикарей с другой. Этот праздник отрицательно скажется на приобщении даяков к цивилизации и на росте благосостояния Саравака".
"Приобщение ибанов к цивилизации" никак не входило в текущие планы Чарльза Брука. Они нужны были ему именно такими: суеверными, отсталыми, находившимися во власти древних, примитивных обычаев, разобщенными на враждующие племена и потому послушными белому господину.
Однако Чарльз не мог забыть, что не все ибаны покорны ему. В верховьях Сарибаса все еще правил Рентап - непобедимый вождь ибанов, к которому стекались все недовольные. И, восстановив на троне дядю, Чарльз начал готовить новую экспедицию против Рентапа.
В поход против крепости Рентапа, расположенной на горе Садок, Чарльз повел более четырех тысяч человек на множестве лодок. На помощь к Рентапу подошли отряды ибанов из джунглей, но их все равно было в несколько раз меньше, чем нападающих. Кроме того, гвардия Чарльза, состоявшая из пятисот малайцев, была вооружена ружьями, а защитники горы Садок - лишь копьями и луками. Но на их стороне были джунгли, где они знали каждый камень, каждое дерево.
После длительной битвы Чарльзу пришлось с позором отступить. Был тяжело ранен его заместитель, и погибло много малайцев. Когда бегущая в беспорядке армия белого раджи добралась до оставленных на берегу лодок, оказалось, что их унесло, когда внезапный ливень поднял уровень воды в реке. Последовало долгое путешествие вниз вдоль реки, во время которого тающая армия подвергалась атакам ибанов и теряла людей в мелких Стычках и засадах.
Прошел еще год, и Чарльз вновь собрал армию для захвата крепости Рентапа. И вновь пришлось отступить.
Свою последнюю экспедицию против Рентапа Чарльз Брук смог организовать только в 1861 году, после того, как с помощью интриг, обманов и карательных экспедиций Бруки сломили сопротивление малайцев в самом Брунее. Помимо увеличенной армии малайцев и ибанов Брук привел с собой большой отряд китайских кули, которые прокладывали в джунглях дорогу, и добыл пушку большого калибра, специально рассчитанную на то, чтобы разрушить укрепления на горе Садок. Кроме того, Чарльз смог поодиночке разбить союзников Рентапа и заставил их сложить оружие при условии, что в качестве контрибуции они отдадут ему все ценности племен.
На этот раз положение Рентапа было безнадежным. Армия Чарльза превышала его силы вдесятеро. С небольшим отрядом верных соратников Рентап прорвался сквозь кольцо осаждавших и ушел в дальние горы. Там он поклялся, что никогда больше не посмотрит в лицо белому человеку.
Благородный Джеймс Брук писал племяннику, назначая его своим наследником: "По сравнению с тобой мы все дети в управлении даяками".
Подводя итоги деятельности Чарльза, первый раджа заявил: "Его задача была успешно завершена полным разрушением последних попыток пиратствующих малайских вождей и их сподвижников из числа даяков с Сарибаса и из других мест. Сначала ему удалось привлечь часть этих даяков на сторону закона и порядка, а затем использовать их в качестве инструмента правого дела для обуздания соплеменников. В результате берега Саравака так же безопасны для торговца, как и берега Англии, и безоружный человек может путешествовать по стране без страха, что на него нападут".
Но дело было не в безопасности берегов. Бруки завоевали себе страну, и тут все средства были хороши.
Держава их просуществовала до конца второй мировой войны, когда английское правительство взяло колонию под свой контроль. И лишь в 1963 году Саравак стал независимым в составе Федерации Малайзии.
КАПИТАН ХЕЙС И ДРУГИЕ "ОХОТНИКИ ЗА ГОЛОВАМИ"
Во второй половине прошлого века борьба за колонии между европейскими державами, утихшая было после наполеоновских войн, разгорается вновь. Восстанавливает свои позиции Франция, вмешивается в схватку опоздавшая к началу дележа Германия. Не имея возможности вытеснить Англию и Голландию из их владений, новые конкуренты принимаются расхватывать те земли, которые ранее не привлекали европейцев.
Помимо Восточного Индокитая, где Франция быстро завоевывает прочные позиции, внимание начинают привлекать Африка и многочисленные архипелаги и острова Южных морей. Но островов тысячи, и власть европейских держав на многих из них чисто номинальна. В то же время на новых плантациях ощущается потребность в рабочих руках, на европейских рынках растет нужда в копре, перламутре и других продуктах островов. И вот в этом обширном мире возникают возможности поживиться авантюристам, привлекаемым сюда со всех сторон.
Разбойничьи действия тех, кого мы называем пиратами Южных морей, по своим масштабам не могут соперничать с пиратством былых времен. Но в истории Океании эти пираты, авантюристы и работорговцы, сыграли существенную роль.
Расцвет весьма своеобразного симбиоза пиратства и работорговли в Южных морях падает на вторую половину прошлого века, и, чтобы повествование об этом было более конкретным, попробуем, как делали и раньше, выбрать героя, на примере которого можно представить суть явления.
Этим героем станет капитан Булли (буйвол) Хейс.
Был он часто невезуч, но стал знаменитым. Бывают же знаменитые неудачники, преувеличенная слава которых настолько стойка, что переломить ее почти невозможно. Так в свое время случилось с капитаном Киддом - почти синонимом сказочно богатого и жестокого пирата. Так случилось, хотя и в меньших масштабах, с капитаном Хейсом.
Черная слава Хейса расцвела уже после его смерти, когда бурная жизнь на островах отходила в область легенд.
В 1894 году в Лондоне была издана книга Рольфа Болдервуда под названием "Современный пират". Появление ее сопровождалось небольшим скандалом, о котором исследователь пишет: "Беке продал Рольфу Болдервуду (Т.А. Броун) за 25 фунтов (из каковой суммы получил лишь половину) объемистую рукопись, которая должна была стать основой книги. Вскоре, к своему изумлению, он обнаружил, что вышедшая в 1894 году книга Броуна "Современный пират" на две трети состоит из рукописи Беке и что никаких ссылок или указаний на авторство Беке в ней нет. Беке направил Броуну протест, и тот поместил соответствующее признание заслуг Беке в газете "Дейли Телеграф", а впоследствии включал его в книгу при новых изданиях".
Вскоре Беке и сам выпустил книгу о Хейсе, которая называлась "Буйвол Хейс, пират". А в 1931 году английский писатель Бэзил Лаббок опубликовал книгу "Буйвол Хейс, пират Южных морей".
Из этих трех основных биографов капитана Хейса лишь Беке знал его лично. В своей книге, наполненной описаниями многих "жутких" приключений, он утверждал, что в течение четырех лет был у Хейса суперкарго. Однако, как выяснилось потом, это было ложью. Беке провел на шхуне Хейса шесть недель и был всего лишь пассажиром во время прозаического объезда Хейсом торговых пунктов, причем обманул капитана и предпочел исчезнуть.
Недавно австралийский историк Френк Клюни попытался проверить, насколько правдивы легенды о Хейсе, и с этой целью изучил дряхлые подшивки газет середины прошлого века, объездил острова, встречался со старожилами. Результат был неожиданным: Хейс вообще не пират. Делая такой вывод, Клюни действовал по принципу классического суда: любое сомнение толкуется лишь в пользу обвиняемого. А так как все, что Клюни узнал о Хейсе, на девять десятых состояло из сомнений и тайн, то Хейс потерял пиратский оскал и превратился в не очень чистого на руку, но в остальном обычного дельца.
Очевидно, истина, как часто бывает, лежит посередине. Даже если отбросить фантастические вымыслы предприимчивого Беке и жаждущих сенсаций и крови обывателей Сиднея и Сан-Франциско, в действиях капитана Хейса можно найти достаточно поступков, дающих основание считать его пиратом, работорговцем и разбойником. Правда, он был, наверное, ненамного хуже своих коллег и друзей и даже уступал таким бандитам, как Росс Льювин и капитан Пиз.
Булли Хейс
В 1847 году восемнадцатилетний американец Уильям Генри Хейс нанялся матросом на парусник, который совершал рейсы из Нью-Йорка в Сан-Франциско вокруг мыса Горн. У него уже был некоторый опыт - с детских лет Хейс работал на барже отца на озере Эри. К тому времени, когда в Калифорнии началась золотая лихорадка, Хейс, проплавав два года, дослужился до боцмана, а вскоре, хотя и не имел диплома, - до третьего помощника капитана. Еще через два года он уже первый помощник на бриге "Кантон", который перевозит пассажиров из Америки в Австралию, где тоже началась золотая лихорадка.
"Кантон" привез в Сидней золотоискателей, совершил два или три рейса на Тасманию за деревом, а потом встал на прикол. Груза на обратный путь в Сан-Франциско достать не удалось. Решено было "Кантон" продать, но покупателя не нашлось. Хейс, который был не только первым помощником, но и совладельцем брига, предложил уйти из Сиднея с балластом и поискать счастья в других местах. 27 мая 1854 года бриг отплыл на Гуам, но после сорокасемидневного путешествия оказался в Сингапуре. Неизвестно, чем занимался "Кантон" почти два месяца, но важно, что именно в эти недели Хейс впервые познакомился с южными островами, на которых впоследствии развернулась его деятельность.
В Сингапуре "Кантон" все-таки был продан, и Хейс поспешил в Сан-Франциско, чтобы исполнить свою мечту - купить корабль. В Сан-Франциско он отыскал старый барк "Оранто" водоизмещением в сто пятьдесят тонн. Барк надо было отремонтировать, сменить оснастку, и Хейс, все деньги которого ушли на покупку судна, вступает в пай с удачливым золотоискателем Джеем Коллинзом.
Хейсу, который уже получил прозвище Буйвол, двадцать шесть лет. Он высок, красив, он отрастил небольшую рыжую бородку, но респектабельным его не назовешь. Он похож на золотоискателей из рассказов Джека Лондона - сила, уверенность в себе, благородные поступки и широкие жесты сочетаются в нем с грубостью, жаждой наживы и беззастенчивостью в выборе средств.
Отремонтированный барк был нагружен американскими товарами и отправился в Китай, где Хейс благополучно все распродал и должен был вернуться в Сан-Франциско, чтобы разделить прибыль с совладельцем судна. Однако в этот момент подвернулся соблазнительный случай, который оказал решительное влияние на дальнейшую карьеру Хейса.
В Сватоу на борт поднялся толстый китаец с длинной черной косой. Китайца сопровождали телохранители. После долгого вежливого разговора господин Тонг сделал предложение: отвезти в Сингапур партию китайских кули. Рейс обещал быть коротким и прибыльным, и Хейс раздумывал недолго. Через три дня "Оранто" отплыл в Сингапур. Трюмы и твиндек барка были набиты живым товаром.
В следующем году Хейс уже в Австралии. Там он занимается сомнительными сделками, а по его пятам несутся возмущенные кредиторы. В конце концов его корабль арестовывают и продают с торгов, но Хейс не унывает. Он отлично проводит время на берегу, находит время жениться и средства закатывать шикарные приемы. А когда, после долгих отсрочек, суд постановляет все-таки принять решительные меры против объявившего себя банкротом капитана, он тайком покупает билеты для себя и молодой жены на пароход "Адмелла", причем просит одного из своих друзей распустить слух, что Хейс бежал на другом корабле. И пока кредиторы догоняют ни в чем не повинный корабль и обыскивают его, пароход, на борту которого находятся Хейсы, проходит совсем рядом. Наблюдая за происходящим, Хейс снисходительно объясняет попутчикам, что перед их взором разворачивается редкое зрелище - поимка пиратского корабля.
В Сан-Франциско Хейсу удалось отыскать судовладельца, который не знал о его сомнительной репутации и поручил ему свой корабль. Но через несколько дней после отплытия знакомые сообщили судовладельцу о дурной славе капитана, и перепуганный хозяин, несмотря на то что на борту находился его агент, разослал в газеты письмо с просьбой арестовать Хейса и отобрать у него корабль. Все газеты от Рангуна до Гонолулу с удовольствием опубликовали письмо. По прибытии в Гонолулу Хейс был с позором изгнан с корабля, и молодоженам пришлось провести некоторое время на Гавайях, прежде чем какой-то миссионер одолжил им денег на проезд до Сан-Франциско.
В начале 1859 года Хейс вновь в Сан-Франциско. Неизвестно, на какие средства он там живет, но полгода о нем нигде не слышно. Всю весну и лето Хейс подолгу пропадает в порту. Но не у тех причалов, куда приходят чайные клиперы или большие пассажирские корабли. Он встречает китобойцев, пьет с рыбаками, заводит знакомства с барменами. Сюда дурная слава Хейса не доползла. Для новых друзей Буйвол - богатый золотоискатель, который ищет подходящую посудину, чтобы заняться делом.
..."Эллениту" пора было списывать на слом, однако хозяин поставил ее на прикол в дальнем углу порта. Когда Хейс впервые поднялся на борт, он подумал, что этот бриг ему не подойдет. Но затянувшееся пребывание в большом городе, нужда в деньгах, тоска по просторам Южных морей - все это заставило его еще раз вернуться на "Эллениту". Цена была бросовой - восемьсот долларов, дешевле, чем дерево, из которого она была сделана. Хозяин согласился получить наличными пятьсот, а на остальные взял расписку. Пятьсот долларов - это все, что было у Хейса. Но он соорудил на бриге каюты для пассажиров, раздобыл новый такелаж, запасся продовольствием, нанял команду - и все в кредит. Разумеется, никаких возможностей расплатиться с долгами у него не было, но, вероятно, его это не особенно беспокоило.
Узнав, что день отплытия назначен и пассажиры, большей частью золотоискатели, уже собираются на борт, кредиторы попытались наложить арест на судно. Хейс нанял адвоката и пообещал ему значительный гонорар, если он сможет притормозить действия кредиторов. Когда на следующий день, часов в девять утра, кредиторы сбежались в порт, "Элленита" уже миновала Золотые Ворота. На совещании кредиторов было решено нанять и пустить вдогонку бригу портовый буксир. Но дул свежий бриз, и буксир возвратился к вечеру, так и не настигнув "Эллениты".
Жалобу в суд, опубликованную в газетах Сан-Франциско, сочинил адвокат Хейса, который не только не получил гонорара, но и остался в дураках, защищая мошенника. Кредиторы предъявили Хейсу иск на четыре тысячи долларов, и в тот же день иск был направлен в Австралию с таким расчетом, чтобы судебный исполнитель встретил Хейса в гавани Сиднея. Однако судебный исполнитель так и не дождался "Эллениты", и Хейс тут был ни при чем.
Удрав из Сан-Франциско, "Элленита" вскоре встретилась с неблагоприятным ветром и лишь 15 сентября, после семнадцатидневного путешествия, бросила якорь у острова Мауи, па Гавайях. Хейс занялся торговлей, продавая взятые в Сан-Франциско бобы, картофель и лук и закупая сахар и кокосовое масло. Затем бриг пошел на юг, к берегам зеленого материка.
Возможно, дряхлая "Элленита" и добралась бы до Австралии, но вскоре после отплытия с Гавайских островов она попала в небольшой шторм, и ее кое-как залатанные швы разошлись. К тому времени, когда "Элленита" пересекла экватор, вода поступала так быстро, что уже не только команда, но и все пассажиры, сменяя друг друга, непрерывно вычерпывали ведрами воду.
Ближайшей землей был архипелаг Самоа, куда Хейс и взял курс. Однако 16 октября стало ясно, что и до Самоа "Эллените" не дойти. Вода затопила трюмы, погубила груз, плескалась в пассажирских каютах. Капитан приказал сделать плот, так как в единственной имевшейся шлюпке все уместиться не могли: шлюпка была рассчитана на двенадцать человек, а на борту вместе с пассажирами было двадцать шесть. Пока сооружали плот, Хейс приказал перейти в шлюпку женщинам и детям.
Шлюпка, в которой кроме женщин должны были находиться капитан, помощник и еще несколько пассажиров, взяла плот на буксир. Хейс сошел с "Эллениты" последним. Палуба уже почти сровнялась с водой, и Хейс просто шагнул в шлюпку, а гребцы поспешили отгрести от судна, чтобы не затянуло в воронку.
Ночью налетел шквал и порвал трос, соединявший шлюпку с плотом. С рассветом плот обнаружить не удалось, и Хейс поспешил на Самоа, куда прибыл через четыре дня. В то время на эти острова, формально независимые, претендовали несколько европейских держав. Борьба закончилась победой Германии, превратившей архипелаг в колонию и потерявшей его после первой мировой войны.
Потерпевшие кораблекрушение прибыли в Апию, главный город на Самоа, 16 ноября 1859 года. Там в американском консульстве Хейс под присягой дал показания о причинах и обстоятельствах гибели "Эллениты", а также сообщил, что жители деревни, куда по пути пристала шлюпка, украли у него мешок с деньгами. Неизвестно, насколько эти показания были правдивы, но ни с кем Хейс так и не расплатился, в том числе, несмотря на судебный процесс, и с теми из пассажиров и членов команды, кто дал ему деньги на сохранение.
В Сиднее, куда Хейс прибыл с Самоа, его ждал судебный исполнитель с ордером на конфискацию "Эллениты". В последующие недели Хейс был занят. Его привлекли к суду по нескольким обвинениям, в том числе за попытку соблазнить во время путешествия пятнадцатилетнюю пассажирку, за отказ вернуть деньги пассажирам и так далее. Одновременно Хейс вел дискуссию в газетах, стараясь ответить на каждую статью, порочащую его имя.
От уголовных обвинений за отсутствием прямых доказательств Хейсу удалось избавиться, но пришлось сесть в долговую тюрьму в связи с иском кредиторов. В тюрьме, однако, он провел всего два дня. Он подал заявление о банкротстве, и, так как некому было поручиться за него и некому оплатить его долги, австралийское правительство сочло за лучшее отпустить его на все четыре стороны.
19 января 1860 года тридцатилетний Хейс вышел из тюрьмы. Имущество его состояло из секстанта, оцененного в тридцать шиллингов и не подлежащего конфискации как орудие труда. С планами разбогатеть на море пришлось временно расстаться, и Хейс становится... певцом. Присоединившись к бродячей труппе "Негры-менестрели", он больше года разъезжает по австралийским городкам - молодым центрам животноводства и золотым приискам. В начале 1861 года Хейс встречает старых друзей и рассказывает им, что зарабатывает неплохо, но мечтает вернуться в море и уже придумал, как это сделать.
Неподалеку от Сиднея жил на своем ранчо некий Сэм Клифт, попавший в Австралию в 1818 году не по доброй воле, а в качестве каторжника. С тех пор Клифт остепенился, стал одним из самых богатых овцеводов в округе и столпом местного общества. Вот с этим-то Клифтом Хейс и подружился. Больше того, в Хейса влюбилась дочь овцевода, и бывший капитан не стал утруждать ее рассказами о своей жене и детях, оставшихся в Сан-Франциско. Хейс обручился с мисс Клифт и в качестве подарка к предстоящей свадьбе получил барк "Лонцестон" водоизмещением в триста двадцать восемь тонн. Так Хейс снова стал капитаном.
Вскоре Хейс, сопровождаемый напутственными пожеланиями старика Клифта, юной невесты и друзей-певцов, погрузил В Ньюкастле уголь и ушел в Бомбей. Но до Бомбея он не добрался. Через три месяца в газетах различных портов появилось письмо, подписанное дельцами Батавии. В нем говорилось, что некоторое время назад в Батавию прибыло из Австралии судно "Лонцестон". Оно разгрузило там уголь и подрядилось отвезти в Сингапур груз на общую сумму в сто тысяч долларов. Как только "Лонцестон" вышел из батавского порта, купцы, доверившие капитану Хейсу груз, спохватились - а не тот ли это Хейс, о котором столько говорили год назад? Оказалось - тот. Хейса принялись разыскивать, чтобы получить груз обратно. Но тут его следы потерялись. И никто не знает, что он делал в течение последующего года. Ясно только, что он не вернулся в Сидней, не женился на юной мисс Клифт, не вернул батавским купцам их сто тысяч долларов.
Вернее всего, в те месяцы, когда никакой информации о Хейсе не поступало, он курсировал где-то в Южно-Китайском море вдали от бдительного ока судебных исполнителей. Лишь одно из приключений Хейса того времени стало достоянием гласности.
В период своих незарегистрированных плаваний на "свадебном подарке" Клифта Хейс зашел в Китай, где взял на борт несколько сот кули для плантаций в Северной Австралии. Помимо платы за провоз кули он получил еще по десять долларов с головы для того, чтобы уплатить таможенникам иммиграционный сбор. Платить Хейс не хотел и потому придумал следующее.
Когда "Лонцестон" приблизился к порту назначения, Хейс приказал притопить трюмы. Перепуганные кули высыпали на палубу и сбились там. Трюк был совершен в тот момент, когда на горизонте показался торговый корабль (по другой версии, портовый буксир). Хейс подал сигнал бедствия и, когда судно подошло ближе, сообщил, что скоро пойдет ко дну, но, беспокоясь за судьбу не умеющих плавать пассажиров, он просит принять их на борт, за что заплатит по три доллара с головы спасенных как только доберется до порта. Сам же он останется на месте и постарается откачать воду собственными силами, дожидаясь, пока корабль вернется за ним, чтобы взять на буксир. Как только корабль с китайцами на борту скрылся из глаз, заработали помпы, были подняты паруса и "Лонцестон" взял курс в открытое море. Так Хейс избежал нежелательной встречи с портовыми властями, выполнил обязательство доставить кули до места назначения и прикарманил несколько тысяч долларов портовых сборов.
Конечно, действия Хейса кажутся почти невинными по сравнению с бандитизмом его предшественников, но времена изменились, и эскапады Хейса довольно быстро получали широкую огласку, за ним охотились, его преследовали, что, впрочем, не мешало ему продолжать деятельность в течение многих лет.
Неизвестно, где и как Хейс расстался с "Лонцестоном" и почему он через год вновь оказался на берегу в роли эстрадного певца. Потом будут новые корабли, катастрофы, еще одна женитьба, крушение корабля, при котором погибнут его жена и ребенок; некоторое время Хейс будет владельцем театра на приисках в Новой Зеландии и, наконец, станет работорговцем. Но для того чтобы понять, как могла развиться и процветать работорговля в конце прошлого века в Южных морях, а заодно и понять, откуда берет начало ненависть островитян к белым, следует вернуться на несколько лет назад.
Среди австралийских богачей выделялся некий Уильям Бойд. Бывший биржевой маклер, он появился в Австралии с небольшим флотом из двух пароходов и трех яхт и начал заниматься китобойным промыслом и скупать землю. К 1844 году он был уже владельцем более двух миллионов акров пастбищ, разводил овец и экспортировал шерсть в Европу. В то время пастухам и другим рабочим в Австралии было принято платить тридцать фунтов в год. Бойд срезал зарплату втрое.
Сэмюэл Сидней в книге "Три колонии Австралии" пишет: "Бойд был настолько непопулярен среди рабочих... что не осмеливался один посещать свои фермы, а полицейский магистрат выделил для него наряд полиции, сопровождавший Бойда во время ежегодных объездов".
Ни белые австралийцы, ни аборигены работать на Бойда не желали. Тогда Бойд решил поставить на широкую ногу похищение жителей Южных морей, которым за работу можно было почти ничего не платить: островитяне, как правило, даже не знали еще, что такое деньги.
Вскоре Бойд разорился на своих спекуляциях, но ввоз рабов в Австралию не прекратился. Новым толчком к этому послужила гражданская война в США. Боевые действия шли большей частью в хлопкопроизводящих районах конфедератов, и производство хлопка резко сократилось. Однако мировые потребности в хлопке росли, и начался хлопковый бум, на котором наживались плантаторы Австралии. Сложилась парадоксальная ситуация: борясь с рабством у себя дома, американские республиканцы вместе с тем способствовали развитию рабства в Южных морях. Спрос на дешевую рабочую силу не прекратился и после окончания хлопкового бума. Хлопковые поля в Квинсленде были перепаханы и засажены сахарным тростником. И снова потребовались рабочие.
⇦ Ctrl предыдущая страница / следующая страница Ctrl ⇨
МЕНЮ САЙТА / СОДЕРЖАНИЕ