Я создала и активно наполняю телеграм-канал "Перець". Здесь лучшие карикатуры из журнала, начиная с 1922 года.
Заходите, подписывайтесь: https://t.me/cartalana
МОЖЕЙКО И.В. (КИР БУЛЫЧЕВ) "В ИНДИЙСКОМ ОКЕАНЕ" (очерки истории пиратства в Индийском океане и Южных морях (XV-XX века)), 1971
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПИРАТЫ "ЦИВИЛИЗОВАННОГО ВЕКА"
Эпоха наполеоновских войн, ознаменованная в Индийском океане серией морских сражений, была началом новой эры в колониальной политике. Если в Европе кровопролитные битвы, которые вели французские армии в Австрии и Пруссии, на полях России и в горах Испании, не привели в конечном счете к существенным территориальным изменениям, то в Азии дело обстояло иначе. Наполеоновские войны оказались удобным предлогом для англичан, имевших к тому времени значительный перевес на море над соперниками, реализовать его в территориальных приобретениях. И действия отдельных французских корсаров, как бы успешны они ни были, изменить общей ситуации не могли.
К исходу наполеоновских войн Франция лишилась почти всех своих владений в Индийском океане. То же случилось и с Голландией - союзницей Франции.
Уже в 1800 году английская эскадра блокировала Батавию, и попытки прибывшего туда верного союзника Наполеона маршала Дэндельса укрепить военное положение Нидерландской Индии, восстановить разгромленный англичанами флот, создать "туземную" армию привели лишь к разорению колонии и обострению отношений голландцев с независимыми и полузависимыми султанами.
В течение нескольких лет англичане ограничивались блокадой Явы, но в 1810 году генерал-губернатор Британской Индии лорд Минто получил из Лондона приказ овладеть последним крупным оплотом наполеоновской коалиции в Индийском океане.
В 1811 году английская эскадра вышла на штурм Батавии. Идеологически этот шаг был подготовлен выступлениями крупнейшего английского колониального деятеля той поры Раффлза, тогда еще молодого, тридцатилетнего чиновника, который писал, что голландское управление на Яве и других островах крайне вредно, что англичане принесут с собой гуманное отношение к "туземцам" и обеспечат независимость местных султанов.
В начале августа английский флот из ста кораблей, имея на борту более двенадцати тысяч солдат десанта, подошел к Батавии. Ошибки бездарного французского генерала Жюмеля, который командовал обороной города, привели к тому, что Батавия пала мгновенно. Голландский генерал-губернатор отступил на Центральную Яву. Но и там ему не удалось продолжить сопротивление: пропагандистская работа англичан среди яванских властителей, которые поставляли солдат в "туземные" полки колониальной армии, привела к тому, что яванцы восстали, перебили голландских офицеров и генерал-губернатору пришлось просить мира.
Таким образом, к 1812 году англичане стали безраздельными господами всего Индийского океана. В их руки перешли Цейлон, фактории голландцев и французов в Индии, принадлежавшие Франции острова в океане и, наконец, Нидерландская Индия. И даже когда в 1816 году, после поражения Наполеона, часть захваченных колоний была возвращена их бывшим владельцам, это господство осталось неколебимым. Несколько десятилетий подряд законы в Индийском океане устанавливались Великобританией. В то время как французы, вернувшиеся на Реюньон, или голландцы, получившие обратно Индонезию, крупных приобретений в первой половине XIX века не сделали, Англия лихорадочно расширяла свои владения.
28 января 1819 года Раффлз в поисках места для новой базы в восточной части Индийского океана, которая контролировала бы торговый путь, ведущий в Китай и Японию, высадился на месте теперешнего Сингапура. Сюда был перевезен неудачливый претендент на джохорский трон Хуссейн и объявлен законным султаном. Хуссейну была выделена небольшая ежегодная пенсия, за что англичане получили право делать на острове что им вздумается. "Сингапур может стать на востоке тем, чем является Мальта на западе", - сказал Раффлз, когда сделка была совершена. Он был прав.
На континенте англичане параллельно с покорением еще независимых государств Индии продолжали расширять свою империю к востоку. Их очередной жертвой стала Бирма, первая война с которой, начавшаяся в 1824 году, привела к отторжению от этой страны некоторых южных провинций. Пользуясь враждой между малайскими султанами, англичане приобретали все новые владения на Малаккском полуострове, присматривались к Борнео (Калимантану) и начали проникновение в Южные моря.
На этом этапе пиратство в том виде, в каком оно существовало еще в начале XVIII века, прекращается. Английский флот в Индийском океане стал настолько мощным, что бороться с ним пиратским кораблям было не под силу. С установлением мира исчезли и корсары. Англия надежно защищала свои владения.
Но пиратство полностью не исчезло. Оно приняло лишь новые формы и, как в XV-XVI веках, стало составной частью колониальной экспансии. В роли пиратов начинают выступать в первую очередь сами англичане, и пиратские акты служат средством к увеличению империи.
В 1826 году, после первой англо-бирманской войны, Великобритания отняла у Бирмы основные южные порты, кроме Рангуна - молодого города, стоящего у дельты реки Иравади, основной реки Бирмы.
Рангун быстро рос. Через него из Бирмы вывозили рис, тиковое дерево, шеллак, драгоценные камни. В Рангуне обосновалась большая международная колония торговцев и авантюристов, и первую скрипку в ней играли английские дельцы. У купцов была одна цель - быстро, любой ценой нажиться. Даже официальные английские власти этих своих подданных недолюбливали, и, когда некоторые из них предлагали свои услуги в качестве английских резидентов, из Калькутты неизменно следовал отказ.
Некто Крипс, обратившийся в Калькутту с такой просьбой в 1847 году, получил совет "удержаться от малейших попыток, которые привели бы к ложному впечатлению, что Вы являетесь аккредитованным агентом британского правительства". Когда же возникла опасность новой войны с Бирмой, Крипс решил заработать на этом и привел в Рангун корабль с оружием, которое должно было быть употреблено против ого соотечественников. Бирманский губернатор Рангуна платить за этот подозрительный груз отказался, и тогда Крипс бросился с жалобой на него к англичанам. Вскоре после этого случая лорд Элленборо, выступая в палате лордов, сказал, вспомнив, что бирманский губернатор объявил о премии в сто фунтов стерлингов за голову Крипса: "Я нисколько бы не пожалел, если бы губернатор получил возможность выплатить эти деньги".
Рангун часто обманывал радужные ожидания авантюристов. Бирманские губернаторы вели непрестанную войну с попытками купцов провезти контрабанду, обсчитать чиновников, не платить налогов, нарушить правительственную монополию - поводов для конфликтов было более чем достаточно. Положение осложнялось тем, что все эти жулики, скандалисты и даже убийцы ни на секунду не забывали, что несут "бремя белого человека", что за их спиной стоит Великая Британия и что рано или поздно бирманцы будут им покорны. Но пока что бирманцы уступать не намеревались.
Так продолжалось четверть века. Попадаясь на жульничестве или подвергаясь штрафу, купцы немедленно писали многоречивые жалобы в Калькутту, требуя присылки фрегатов и расправы с бирманцами. Жалобы шли не только на бирманских чиновников - купцы осыпали доносами и друг друга. Калькутта отмахивалась от этих жалоб, и торговцам было даже послано указание не апеллировать к индийским властям, а разбираться во всем на месте.
В начале 50-х годов, однако, торговцы почувствовали, что отношение к ним британских властей в Индии изменилось к лучшему. К этому времени была уже позади неудачная война в Афганистане, приведшая к гибели английского экспедиционного корпуса, победой англичан закончилась вторая англо-сикхская война, на остальных колониальных фронтах наступило затишье. Пришло время сделать следующий шаг в строительстве империи.
Изменение политики английских властей в Индии в отношении жалоб английских купцов в Рангуне прослеживается по времени весьма четко. Февралем 1851 года датирована жалоба торговца Поттера, который заявлял, что хотел построить в Рангуне верфь, вложил в это дело массу времени и усилий, но бирманский губернатор Рангуна, пригрозив тюрьмой, потребовал с него крупную взятку. Поттер уверял, что его потери в Бирме составили двадцать шесть тысяч рупий, и просил компенсации. Никаких действий в защиту Поттера не последовало. До сих пор неизвестно, действительно ли требовали с него взятку, или разозленный финансовыми неудачами, разочарованный торговец оболгал губернатора.
Прошло всего пять месяцев, и в Калькутту поступили жалобы от двух английских капитанов - Шеппарда и Льюиса. Капитаны были задержаны бирманцами, потому что против них были серьезные обвинения. Шеппард обвинялся в том, что убил бирманского лоцмана, а Льюис - одного из членов команды. Вина обоих была доказана, но, поскольку они были британскими подданными, их лишь заставили уплатить штраф и выпустили из тюрьмы. И вот теперь капитаны, сообщая сумму штрафов, требовали компенсации вдвое большей, прикинув на моральный ущерб.
Казалось бы, не в первый раз британские подданные сомнительной репутации угождают в бирманскую тюрьму и подвергаются штрафам. Прежде английские власти и пальцем не шевелили, чтобы им помочь. Однако сейчас Калькутта разражается следующим заявлением: "Британские подданные и торговцы имеют, без сомнения, право ожидать, что они будут защищены своим правительством от несправедливости, насилия и вымогательств".
Декорации сменены. Сцена готовится для военной экспедиции. А для нее нужно оправдание, нужен предлог, пусть даже ничтожный. И предлог, как мы видим, найден.
Казалось бы, заняться конфликтом должен был английский комиссар, который сидел неподалеку, в порту Моулмейн, и заботился об интересах британских подданных в Бирме. Однако генерал-губернатор Британской Индии лорд Дальхузи решил, что лучше других разобрать, кто прав, а кто виноват, сможет коммодор Ламберт - командир фрегата "Лисица". А чтобы помочь Ламберту в решении нелегких вопросов, ему были приданы еще несколько кораблей.
Инструкции Ламберту были туманны, но никаких воинственных действий ему не дозволялось. Приказ гласил: "Направиться в Рангун для поддержания договора в Яндабо и коммерческого договора 1826 года (договоры, поставившие точку над победой англичан в первой англо-бирманской войне. - И. М.), потребовать полной компенсации за несправедливости и оскорбления, которым были подвергнуты вышеупомянутые британские подданные".
Бирманцы были, мягко сказать, удивлены, когда 25 ноября 1851 года в реку Рангун вошла английская эскадра, состоявшая из трех парусных и двух паровых военных кораблей во главе с фрегатом "Лисица".
Первая официальная встреча коммодора была не с бирманским губернатором, а с английскими купцами, у которых появление эскадры вызвало небывалый подъем: они поняли, что им представляется идеальный случай потребовать от бирманцев возмещения за все, что было и чего не было.
Составление коллективной петиции из двадцати восьми пунктов, по которым купцы имели претензии к бирманцам, заняло целые сутки. Коммодор торопил "творческую бригаду". Наконец 27 ноября послание европейцев лежало у коммодора на столе. На следующий день Ламберт направил бирманскому двору ультиматум: сместить губернатора и вознаградить британских подданных. Выдвижение подобных требований не входило в данные ему инструкции, поэтому Ламберт решил на всякий случай подстраховаться. Уже на второй день по прибытии в Рангун он отрядил один из кораблей в Калькутту и на нем отправил своего переводчика с жалобами торговцев. В Калькутте удивились или сделали вид, что удивились. Переводчик объяснил свое появление следующим образом: "Коммодор, кажется, думает, что, когда генерал-губернатор Индии узнает о новых случаях дурного поведения губернатора Рангуна, он, генерал-губернатор, не будет считать удовлетворительным только разрешение дел Шеппарда и Льюиса, а может предпринять дальнейшие шаги".
На состоявшемся заседании Индийского совета инициатива коммодора встретила возражения. Жалобы торговцев были вздорны и в большинстве явно надуманны, и члены совета высказали сомнение в необходимости и целесообразности новой войны. Ждали выступления самого генерал-губернатора. Казалось бы, он должен резче всех выступить против коммодора, ибо тот нарушил его письменные инструкции. Этого, однако, не случилось. Дальхузи заявил, что коммодор действовал "благоразумно", и члены совета вынуждены были замолчать.
Историки, которые описывают последующие события, вслед за современниками Ламберта сваливают всю вину на невоспитанного и грубого коммодора. Нам же представляется, что из исторической канвы выпала хотя и гипотетическая, но весьма вероятная неофициальная беседа лорда Дальхузи и коммодора Ламберта перед отплытием эскадры, в которой был отработан в общих чертах последующий сценарий. Все поведение Дальхузи - начиная с самого факта посылки в Рангун целой эскадры (вряд ли она была нужна лишь для дипломатической демонстрации) до его речи на заседании совета - свидетельствует именно об этом.
В Рангун было направлено письмо коммодору Ламберту: если ответ бирманского правительства вас не удовлетворит, погрузите на суда всех британских подданных и произведите эвакуацию их из Бирмы. Однако неожиданно для Ламберта послание из бирманской столицы гласило: все требования коммодора приняты, губернатор смещен, претензии торговцев будут благожелательно рассмотрены.
Тогда начинается следующее действие. Сначала - по сценарию для зрителей. Генерал-губернатор выступает с речью, в которой выражает полное удовлетворение ответом бирманского правительства. Все хорошо, Ламберту пора отправляться домой. Идет уже январь, и делать ему в Рангуне больше нечего. И тут, очевидно, начинает вновь действовать второй, негласный сценарий. Ведь Ламберт не ушел, он чего-то ждет, он недоволен благоприятным развитием событий. Прибыл новый губернатор. Ламберт, как уверяют, ожидал, что губернатор сразу прибудет к нему на борт, чтобы засвидетельствовать свое почтение. На самом деле Ламберт этого ожидать не мог: Бирма все еще оставалась независимой страной. Тогда Ламберт устраивает провокацию: посылает к губернатору нескольких офицеров верхом на конях, в полдень. Все эти детали немаловажны. Во-первых, по бирманским обычаям нельзя въезжать верхом во двор губернатора; во-вторых, губернатор ведет прием только утром; в-третьих, приехал не сам коммодор, а подчиненные ему офицеры. И требование, с которым они явились, также было вызывающим - уплатить компенсацию в десять тысяч рупий.
Губернатор, как и следовало ожидать, офицеров не принял.
И Ламберт делает то, что должен был сделать лишь в случаи отрицательного ответа: приказывает всем британским подданным перейти на английские корабли.
Торговцы бросились на корабли, волоча тюки и сундуки с добром и деньгами. Ламберт тут же отправляет письмо британскому правительству: ввиду оскорбительного поведения нового губернатора по отношению к Великобритании он вынужден по инструкции, полученной от своего начальства, прервать отношения с Бирмой и объявить блокаду. Затем Ламберт совершает пиратский набег. Он давно уже выбрал из судов, стоявших у рангунских причалов, наиболее крупный корабль, принадлежавший королю Бирмы. Корабль был захвачен, взят на буксир, и с трофеем эскадра начала медленно продвигаться к морю.
Терпение бирманцев наконец истощилось. Ни угроза блокады, ни отъезд торговцев, ни оскорбление губернатора - ничто так не поразило их, как пиратский акт, совершенный на виду у всего города. Впоследствии в официальных бирманских письмах и нотах не раз говорилось, что великая нация не может воровать чужие корабли. Бирманцы даже оставляли англичанам лазейку, ставя под сомнение, был ли Ламберт послом, за которого себя выдавал, - ведь послы так не поступают.
Пиратский акт был осужден английским правительством. Премьер-министр лорд Дерби с сожалением констатировал, выступая в парламенте, что коммодор Ламберт нарушил инструкцию, захватив торговое судно. А генерал-губернатор написал своему другу письмо, в котором говорилось: "Нет сомнения, что Ламберт, захватив королевский корабль в прямом противоречии с моими указаниями, стал непосредственной причиной войны".
Ламберт приказал эскадре остановиться в виду города Даллы. Губернатор Даллы, уважаемый старик, дважды приезжал на фрегат и от имени бирманского правительства просил вернуть похищенный корабль. Но Ламберт куражился. Сначала он требовал письменного извинения от губернатора Рангуна. Губернатор требуемое письмо прислал, но Ламберта оно не удовлетворило. Не откликнулся он и на приглашение рангунского губернатора возобновить переговоры. Но стоять дальше он не мог. Его корабли были полны беженцами, их надо было кормить и поить, дни шли, а никакой войны не получалось.
И тут повезло. В новом письме губернатор Рангуна, подтверждая свое желание встретиться с коммодором, предупредил его, чтобы он не уводил похищенный корабль в открытое море. Узнав о решении губернатора препятствовать уводу корабля, Ламберт имел все основания возрадоваться: бирманские пушки были не чета английским. И тут же коммодор отдал приказ следовать вниз по реке, к бирманским батареям, сторожившим устье.
Коммодор стоял на носу фрегата, с надеждой глядя в подзорную трубу на вал, скрывающий бирманскую батарею. Больше всего он боялся, что артиллеристы почему-либо не выполнят угрозы губернатора. Но тут над валом поднялось облачко дыма, и ядро, выпущенное из бирманской пушки, упало в воду. Ламберт с облегчением вздохнул и взмахнул шпагой, приказывая открыть огонь.
Два часа пушки английской эскадры обстреливали бирманские батареи, а когда полностью сровняли их с землей, перенесли свой огонь на торговые суда, что стояли у входа в реку, затем на доки и прекратили огонь только тогда, когда уже не по чему было стрелять. Бирманцы потеряли береговые укрепления, несколько кораблей, доки и более трехсот человек убитыми.
На следующий день губернатор Рангуна, все еще надеясь на мирное разрешение конфликта, направил Ламберту новое письмо, в котором соглашался на все его требования. Коммодор не стал отвечать. Дело было сделано, и он взял курс на Калькутту.
Генерал-губернатор лорд Дальхузи сурово осудил самоуправство коммодора. Но никакого наказания коммодору не последовало. Тот остался на старом посту. Оба сценария продолжали дополнять друг друга.
Дальше все шло по обычным правилам колониальной войны. Дальхузи заявил, что письмо губернатора Рангуна (в котором тот соглашался на все требования англичан) не оставляет иной альтернативы, кроме получения репараций силой оружия. И добавил: "Мы не можем допустить, чтобы нам где бы то ни было на Востоке указали на дверь".
Последовал еще один ультиматум, в котором, в частности, требовалась контрибуция в десять миллионов рупий (в нее входила стоимость ущерба от бомбардировки, учиненной Ламбертом, и стоимость подготовки к еще не начавшейся войне). Бирманцы ультиматум приняли, однако через несколько недель англичане все же высадились в Бирме и после короткой кампании отняли у нее все южные провинции.
А что касается двух сценариев и расхождений между указаниями коммодору и его действиями, то любопытно, что в вышедшей через несколько лет "Синей книге" никаких разночтений между инструкциями и действиями нет. Если читать отредактированный текст, то окажется, что коммодора никто не осуждал, а вел он себя как самый дисциплинированный корсар на государственной службе.
БЕЛЫЙ РАДЖА, "ПОБЕДИТЕЛЬ ПИРАТОВ"
Внешность этого человека была романтической и, пожалуй, внушительной. Было в нем что-то байроновское, и в его мозгу часто возникали грандиозные идеи и планы. Личностью он был незаурядной, не чуждой авантюристических наклонностей и любви к естественным наукам. В общем, Джеймс Брук ни в коем случае не подходил ни под одну категорию колониального англичанина, и это сказалось на его карьере, сделавшей его одним из наиболее известных людей в Англии середины прошлого века.
Джеймс Брук, национальный герой, "победитель пиратов", белый раджа, основатель династии, был сыном зажиточного служащего колониальной администрации в Индии. Он не получил формального образования, а пользовался услугами домашних учителей. Молодым человеком будущий раджа поступил на службу в армию и отличился во время операций в Ассаме в первую англо-бирманскую войну в 1825 году. Полученное в 1826 году под Рангпуром ранение заставило его покинуть военную службу. Некоторое время он провел в Англии, а в 1830 году отправился в Китай и на пути туда впервые увидел Малайский архипелаг.
"Красота Малайского архипелага, - пишет английский историк Холл, - и опустошения, нанесенные пиратами и междоусобными войнами, произвели на него столь сильное впечатление, что, когда умер его отец, оставив ему крупное наследство, он истратил это наследство на яхту "Роялист" водоизмещением 140 тонн, подготовил отборную команду и в 1839 году прибыл на Борнео с непосредственной целью вести исследования и научную работу".
О своем намерении вести исследования Брук писал в дневнике, который, как и положено дневнику политика, должен был скрыть от потомства его истинные намерения. В словах Холла есть очевидное противоречие: если Брук прибыл на Борнео (Калимантан), потому что на него произвели сильное впечатление опустошения, нанесенные пиратами и междоусобными войнами, то причем здесь научные наблюдения? А если он прибыл для научных наблюдений на яхте с тщательно подобранным экипажем, то как же получилось, что за военную помощь в подавлении восстания дяде султана Брунея Муда Хашиму Брук получил от него право управлять областью Саравак на Северном Калимантане?
"Брук не только подавил восстание, но и завоевал преданность малайцев и даяков, которые долго страдали от плохого управления Брунея. После некоторой отсрочки, вызванной сопротивлением губернатора, он в сентябре 1841 года получил назначение и в следующем году был утвержден султаном. С заметным успехом занимаясь внедрением справедливого и гуманного управления на вверенной ему территории, Брук настойчиво пытался заинтересовать английское правительство в Брунее", - пишет далее Холл.
Справедливое и гуманное управление заключалось в том, чтобы установить в тех местах мир и обуздать пиратов - морских даяков. И для того чтобы понять и оценить деятельность борца с пиратством Джеймса Брука и его племянника и наследника Чарльза Брука, надо обратиться к самому пиратству.
Узкие проливы между лесистыми берегами Малакки, Калимантана и Суматры более двух тысячелетий были оживленнейшей торговой дорогой, вдоль которой создавались и гибли десятки государств, по которой шли грузы из Римской империи в Китай, пряности с Молуккских островов, товары из Тямпы и Фунани, королевств Явы и Суматры, Цейлона и Индии. И испокон веку жители прибрежных районов, торговцы и отличные мореплаватели, не гнушались пиратством. Пиратство не было предосудительным занятием, как не было позором в средневековой Европе напасть на владения соседнего феодала. Государства в этих местах порой боролись с пиратами, порой покровительствовали им. Пираты были неотделимы от торговли, они были, по выражению малайского хрониста, "блохами на собаке" - а какая собака без блох?
Перед появлением в этих местах европейцев пиратов держали в узде малаккские султаны и другие государи. Однако португальцы, а потом в еще большей степени голландцы нарушили привычное равновесие сил. Голландцы, упрочивая свое господство в Нидерландской Индии, уничтожали местные правительства и вносили дезорганизацию в веками установившиеся отношения. В расцвете своего могущества голландская колониальная держава могла преследовать пиратов, но к концу XVIII века голландцы уже потеряли монополию на власть в этом районе. Когда же в борьбу вмешалась Англия и начала одно за другим уничтожать государства Малакки, отряды пиратов усилились за счет оставшихся не у дел, разоренных и озлобленных малайских воинов и торговцев. Положение в проливах стало настолько серьезным, что европейцы не на шутку встревожились. В англо-голландском договоре 1824 года, по которому все острова к югу от Малаккского пролива входили в сферу влияния Нидерландов, а Малаккский полуостров - в зону преимущественных интересов Англии, говорилось: "Статья V: Их Величества согласны действенно сотрудничать в искоренении пиратства в своих владениях: они не будут предоставлять убежища судам, замешанным в пиратстве, и разрешать стоянку или продажу кораблей, захваченных пиратами, в своих портах".
Пожалуй, самыми известными и опасными для местного судоходства пиратами были моро, или илланы, с островов Сулу, входящих ныне в Филиппины. В тех же краях, на острове Минданао, обитали лануны, или "пираты из Лагуны". Эти племена, "викинги Южных морей", выходили на пиратский промысел, как выходят рыбаки на путину. Их подвижные и юркие прау водоизмещением до ста тонн, на которых помещалось по сорок - шестьдесят человек, стаями крались вдоль извилистых берегов, подстерегая добычу - небольшие каботажные суда и джонки. Большим европейским кораблям прау пиратов не были опасны, и английскому или голландскому судоходству они не мешали. Это также было одной из причин, почему европейцы начали настоящую борьбу с пиратами лишь в XIX веке, когда перешли к упорядоченной эксплуатации колоний.
Пpay пиратов расходились обычно в двух направлениях. Одни совершали набеги на Филиппинские острова, захватывая рабов и добычу. Испанцы неоднократно устраивали против них карательные экспедиции, сжигали деревни, но искоренить пиратство не могли. Вторым направлением набегов были Малаккский пролив и берега Суматры и Калимантана. Больше всего пиратов скапливалось на путях, ведущих в быстро растущий Сингапур - центр английского влияния и английской торговли. Сингапур, словно магнит, притягивал к себе суда из многих стран. Поэтому с каждым годом все больше пиратских прау собиралось на подступах к городу, и к началу 30-х годов английская торговля уже начала ощущать убытки от пиратских нападений на мелкие суда, свозившие к Сингапуру сырье. Явившись причиной роста пиратства в Малаккском проливе, англичане и голландцы стали косвенной жертвой пиратов.
Другой значительной группой пиратов были малайские морские разбойники с архипелага Риау-Лингга, острова Каримон и других островов у южного конца Малаккского пролива. Косвенное участие в пиратских набегах принимали и владетели этих островов. Они получали долю с доходов пиратов и за это давали им укрытие, а также позволяли торговать в своих владениях рабами и добычей. Так разворошенный колонизаторами мир пытался жить по своим древним законам и даже пользоваться обстоятельствами, созданными европейцами.
Договор 1824 года оставался в основном на бумаге. Голландцы, правда, все-таки боролись с малайскими пиратами, а испанцы - с пиратами Сулу, но делали они это лишь в своих районах. Англичане же долгое время не могли обрушиться на неуловимых пиратов, потому что для этого надо было организовать патрулирование проливов, а лондонское правление Ост-Индской компании не желало тратить на это средств.
В начале 30-х годов бугские и китайские торговцы не раз жаловались в Сингапур, что прекратят туда рейсы, потому что теряют слишком много джонок и сампанов. В 1832 году по просьбе китайских купцов им было разрешено на собственные средства снарядить четыре военные джонки для охраны морского пути. Забеспокоились и европейские торговцы: цены на товары, привозимые в Сингапур, росли и доходы англичан ощутимо падали. В итоге родилась совместная петиция европейских и китайских купцов правительству Британской Индии об усилении охраны проливов. Такая же петиция в 1835 году была направлена в английский парламент.
Наконец в Малаккский пролив были направлены военный корабль "Андромаха", затем еще два военных корабля и три канонерки. В их задачу входила не столько охрана путей, сколько нападения на предполагаемые центры пиратства. Например, эти корабли совершили набег на остров Галанг и разрушили город на нем. Никто не намеревался найти мирный выход из положения - была объявлена война, и в этой войне пираты не имели никаких шансов на победу.
С 1837 года в проливах постоянно дежурила английская эскадра, в том числе один пароход. Его появление открыло новую страницу в борьбе с пиратством: если от больших парусных судов пираты еще могли ускользать, пользуясь маневренностью прау, то против парохода, не зависевшего от ветра, они были совершенно бессильны, А для того чтобы английские капитаны не ленились, была введена цена за голову каждого пирата. Цена была достаточно высокой, и это привело к тому, что английские моряки сами стали заниматься пиратством: если не хватало пиратов, то можно было с таким же успехом охотиться за мирными прау, тем более что и прау одинаковы, и люди на них одеты схоже.
Морские даяки - ибаны - появились на севере громадного острова Калимантан примерно в XVI веке. Пришли они из южных районов острова и постепенно заселили верховья речек, впадающих в Малаккский пролив. Ибаны встретили на этих реках лишь разрозненные, родственные им по происхождению племена и постепенно ассимилировали их или вытеснили из речных долин. Лет через двести ибаны уже контролировали большую часть Саравака, за исключением прибрежных районов, где было малайское население. Ибаны разводили рис, охотились. Жили они в длинных домах, где размещались весь род или небольшое племя.
Это был гордый, непокорный народ, воины которого наводили ужас на соседние племена. Ибаны были охотниками за головами: до недавнего времени юноша ибанов не мог считаться мужчиной до тех пор, пока не приносил домой голову врага. Выйдя из рек в море, ибаны скоро освоили мореходство настолько, что вошли в историю как "морские даяки", и это название сохранилось за ними в литературе до сих пор.
Когда небольшие прау ибанов стали выходить к побережью, чаще всего во время войн между племенами или набегов на врагов, малайские вожди начали использовать ибанов в своих интересах. Они указывали воинственным даякам, куда направить лодки, и забирали у них добычу, так как ибаны не интересовались ни перцем, ни пряностями. Для них главной ценностью были медные котлы, соль, оружие и головы врагов. В начале прошлого века сведения о морских даяках доходят до Малайи; эти обнаженные, густо татуированные, бесстрашные воины порой делали опасными плавание у северных берегов Калимантана.
Вот с этими даяками и столкнулся Джеймс Брук.
За помощь, оказанную Муда Хашиму, Брук получил (правда, не сразу и не без возражений со стороны султана) право собирать налоги с Саравака. Для того чтобы понять значение этой привилегии, достаточно взглянуть на карту.
Если южная часть Калимантана принадлежала в прошлом веке голландцам, то северная треть острова подчинялась султану Брунея. Она была передана ему султаном Малакки еще до прихода португальцев, после распада островной империи Маджапахит в начале XVI века. Сам Бруней и расположенный неподалеку небольшой остров Лабуан составляли лишь малую часть султаната. К западу и востоку от Брунея лежали обширные области - Саравак и Сабах, населенные независимыми племенами, над которыми власть брунейских султанов была не более чем номинальной. А с ослаблением султаната, раздираемого борьбой нескольких партий малайских аристократов, связи между брунейскими властями и жителями внутренних областей Саравака настолько ослабли, что в Брунее вряд ли представляли себе, сколько у них подданных в Сараваке и чем они занимаются. Дань в Бруней поступала лишь с прибрежных деревень, и чиновники, назначаемые султаном, не отваживались заглядывать внутрь острова.
Брук, обладавший небольшим отрядом, но громадным запасом энергии, должен был решить, как укрепиться в области, подпавшей под его контроль. У него было достаточно недоброжелателей в самом Брунее, которые не без оснований опасались, что зря ему дали палец - он может отхватить и всю руку. Не хотели платить дань новому радже и малайские торговцы и владетели прибрежных деревень. Тогда Брук решил припугнуть своих новых подданных.
В Сингапуре, куда он часто ездил, чтобы устроить торговые дела и заручиться поддержкой влиятельных лиц, Брук уверял торговцев и чиновников, что Саравак - гнездо самых опасных пиратов в малайских водах. Это было неправдой, потому что ибаны появлялись в море от случая к случаю, пиратство не было их основным занятием и ни в какое сравнение с настоящими пиратами они не шли. Тем не менее Брук не уставал говорить и писать (а писать он любил и умел - недаром от него осталось несколько томов мемуаров), что он, белый раджа, цивилизатор и защитник "туземцев", желает встать во главе крестового похода против диких пиратов и это - одна из основных целей его пребывания в Сараваке. Он утверждал также, что дикие пираты действуют не сами по себе, а по приказу малайских торговцев, что покровительствуют пиратам придворные брунейского султана и даже, возможно, сам султан. Тем самым пиратами и пособниками пиратов Брук объявлял всех, кто был против его господства в Сараваке. Ибаны его интересовали менее всего, так как в торговле они не участвовали. Был, впрочем, у белого раджи и относительно ибанов план, который позже осуществился: зная, что ибаны - отличные воины, Брук рассчитывал со временем создать из них надежную армию.
Готовясь к войне, Брук штурмовал Индию и Лондон требованиями признать его официальным представителем Великобритании, что дало бы ему возможность рассчитывать на английскую военную помощь. В этом ему помогали друзья в Англии, которые обивали пороги высоких кабинетов и заказывали статьи во влиятельных газетах, создавая романтический образ бескорыстного патриота. В Англии, охваченной угаром строительства империи, их агитация вызывала благожелательный отклик, и в ноябре 1844 года английское правительство признало Брука "британским агентом на Борнео".
Известие о том, что он отныне - должностное лицо, Брук получил в марте 1845 года. Но и до этого он не терял времени даром. Сингапурские власти, правда, не хотели оказывать ему поддержки, боясь осложнения отношений с малайцами и голландцами, которые с большим подозрением поглядывали на деятельность англичанина на севере принадлежавшего им острова и присылали гневные ноты, указывая, что по договору 1824 года все земли к югу от Малаккского пролива передавались Голландии. Голландцам отвечали, что географически Северный Калимантан расположен севернее Сингапура, но оправдание было неубедительным, потому что остров все-таки лежит на южном берегу пролива.
Не получив поддержки от официального Сингапура, Брук сблизился с капитанами английских военных кораблей, и ему удалось уговорить одного из них, Генри Кеппела, командира восемнадцатипушечного фрегата "Дидона", отправиться с ним в набег на ибанов. Кеппелу было обещано достаточное количество призовых голов даяков, чтобы обогатиться. И Кеппел решил рискнуть. Объявив вышестоящему начальству, что уходит бороться с пиратами к островам Сулу, он взял курс на Саравак.
Правда, Кеппел не многим рисковал. Среди его начальников были друзья Брука, которые желали помочь ему в обход официальных каналов. Когда Кеппел вернулся в Сингапур, он не был наказан за самовольный поступок. Свидетельство тому - письмо Брука, где говорится: "К чести Кеппела, следует признать, что он совершил все на свою собственную ответственность, и я счастлив добавить, что он получил благодарность и одобрение своим действиям со стороны командующего".
"Дидона" с Бруком на борту вошла в гавань городка Кучинг - столицы Саравака - в мае 1843 года. По дороге туда встретили несколько прау. Это был замечательный предлог, чтобы выполнить приказ начальства, и Кеппел велел открыть огонь. Лодки бросились врассыпную. Топя их одну за другой, моряки вылавливали людей из воды, чтобы представить их головы как трофеи. Но тут, к сожалению, выяснилось, что в лодках были не пираты, а мирная делегация с островов Риау. Через несколько дней настигли еще три прау и убили двадцать человек. Неизвестно, какие из голов по возвращении Кеппел представил в качестве пиратских, зато известно, что за эти головы Адмиралтейский суд в Сингапуре присудил команде "Дидоны" 795 фунтов стерлингов награды.
В помощь Кеппелу Брук собрал отряд из местных малайцев и сухопутных даяков, и 11 июня 1843 года, когда фрегат подошел к устью реки Сарибас, пятьсот англичан и малайцев погрузились в шлюпки и лодки и начали подниматься по мелкой реке.
Ибаны уже знали, что на них идут англичане, и перегородили реку поваленными деревьями. Разобрав завалы, экспедиция достигла стоявшей на берегу крепостцы ибанов. Их вождь Дана был известен тем, что у него была настоящая пушка, захваченная в одном из набегов на побережье. Но остальные воины его были вооружены копьями и палицами. Взять укрепление, однако, удалось лишь с помощью ибанов из племени, враждебного Дане. Брук всегда старался в своих экспедициях использовать вражду племен.
Удачный поход увеличивал шансы Брука в переговорах с султаном, у которого он намеревался выторговать новые области. Он записал в дневнике: "Хорошо бы получить еще дюжину речных долин за Сараваком". Единственное, что огорчало Брука, - это отъезд Кеппела. Правда, через год Кеппел вернулся, и они с Бруком организовали еще одну экспедицию. Во время этого похода Брук потерпел первое поражение. Когда отряд во главе с агентом, а впоследствии недругом Брука Генри Уайзом осадил укрепление на реке Скранг, ибаны, воспользовавшись тем, что авангард отряда оторвался от остальных сил, забросали камнями и потопили лодки, а нападающих перебили стрелами. В этом бою ибанами командовал вождь по имени Рентап.
После окончания карательного набега политика Брука на время изменилась. Его главным врагом становится султан Брунея, противившийся созданию империи Брука. В новых планах, в которые входила и смена султана (на эту роль Брук намечал своего друга Муда Хашима), белый раджа не последнее место отводил ибанам. В дневнике появляется запись: "Если придется остаться без всякой поддержки, я должен буду стать вождем даяков и с помощью моего влияния бороться с интригами. Канонерка, двенадцать больших лодок с шестифунтовыми пушками и ружьями да еще двести прау даяков станут внушительной силой против Брунея, и эта сила может мне понадобиться в том случае, если Муда Хашима в Брунее победят".
К концу 1845 года самые тяжелые предчувствия Джеймса Брука оправдались. Заговорщики, которых, возможно, поддерживал сам султан, убили Муда Хашима и его брата - главных и, пожалуй, единственных союзников Брука в Брунее. Брук сначала не мог поверить случившемуся. Когда же никаких сомнений не оставалось, Брук разразился гневной тирадой против султана и его окружения: "Он убил наших друзей, верных друзей правительства Ее Величества, только потому, что они были нашими друзьями, - другого повода не было".
С легкой руки Брука султан Брунея объявляется покровителем пиратов, его ближайшие помощники - пиратами, а все сторонники независимости Брунея - "пиратской" партией: А какие могут быть разговоры с пиратами? За пиратские головы платят фунтами стерлингов. Осечки быть не должно. И, как пишет Холл, "триумф пиратской партии в Брунее в 1846 году был кратковременным".
На помощь Бруку была прислана эскадра адмирала Кохрейна, в которую были включены все корабли, базировавшиеся в проливах. Войдя в устье реки, на которой стоит Бруней, Кохрейн и Брук предложили султану капитулировать. Султан не ответил, и английские корабли, начав обстрел города, высадили десант. После короткого боя маленькая армия султана была разгромлена, а сам он бежал. Когда через несколько дней султан сдался и принял все требования англичан, руководимых его же собственным губернатором - белым раджей, ему было разрешено вернуться в столицу. За это пришлось подарить англичанам остров Лабуан, передать все права на Саравак радже Бруку и подписать унизительный договор, взяв на себя обязательства бороться с работорговлей и пиратством.
Теперь Брук мог спокойно вернуться в Англию. Он блистал на приемах, и его портреты украшали страницы иллюстрированных журналов. Королева возвела раджу в рыцарское достоинство, а правительство назначило его "губернатором Лабуана, комиссаром и генеральным консулом при султане и независимых вождях Борнео". Брук стал действительно хозяином северной части острова и мог рассчитывать на помощь короны в случае, если кто-нибудь ему не покорится.
⇦ Ctrl предыдущая страница / следующая страница Ctrl ⇨
МЕНЮ САЙТА / СОДЕРЖАНИЕ