Ł Обзоры военных ботинок, энциклопедия военной техники, холодное оружие Второй мировой войны

ДЕЛАРЮ Ж. "ИСТОРИЯ ГЕСТАПО", 1998

Узники концлагеря попадали во владения СС, которыми скрытно управляло гестапо. Где-то наверху Гиммлер решил вопрос о создании частей "Мертвая голова", предназначенных для охраны лагерей. Ведал лагерями специальный орган СС - Главное административно-хозяйственное управление во главе с Освальдом Полем (Первые концлагеря управлялись самостоятельно начальниками лагерей. В конце 1930 года при руководстве частями "Мертвая голова" была создана специальная служба по управлению лагерями, в ведении которой находилась вся система концлагерей, или центральная служба "К". В начале 1942 года эта служба была передана экономическому управлению СС под названием "Амстгруппа Д"). Что касается гестапо, заполнив лагеря, оно осуществляло за ними лишь политический контроль. Среди нацистов была в ходу такая формула: Гиммлер является "единственным хозяином концлагерей, включая и их персонал - вплоть до последней уборщицы".

Гиммлер, Гейдрих и его преемник Кальтенбруннер часто посещали лагеря. Они видели убийственно тяжелый труд заключенных, наблюдали за работой газовых камер и присутствовали при казнях. В этом поразительном мире смерти никого и ничем нельзя было удивить. С трупов, извлеченных из газовых камер, срывали золотые коронки и протезы и сдавали экономической службе. Она же собирала золотые оправы от очков и обручальные кольца. Однажды Поль был приглашен на банкет, организованный Рейхсбанком для нацистской верхушки. Прежде чем сесть за стол, решили осмотреть подвалы банка, где Полю и сопровождающим его эсэсовцам показали сундуки с имуществом экономической службы СС. Знатным гостям были продемонстрированы небольшие слитки, отлитые из золота, собранного в концлагерях, а также множество оправ от очков, ручек, зубов, сваленных в нетронутом виде в зловещие кучи. Полюбовавшись этой картиной, все отправились в банкетный зал... При захвате лагерей союзниками там были обнаружены остатки невывезенных трофеев, среди которых было 20952 килограмма золотых слитков и 35 вагонов мехов.

Промышленники, использовавшие на своих предприятиях труд узников лагерей, переводили их зарплату в экономическую службу СС. Только за 1943 год денежные вклады СС в Рейхсбанке достигли более 100 млн. марок.

Использовалось все. Дело дошло до того, что из костей погибших делали удобрения, а из человеческого жира вырабатывалось мыло.

В инструкции по использованию газовых камер (Гесс приказал построить в Освенциме газовую камеру на 2 тыс. человек) для подготовки женщин отводилось на 5 минут больше, чем мужчин. И продиктовано это было не гуманностью, а тем фактом, что у женщин нужно было срезать волосы.

Советские войска после освобождения лагеря в Освенциме обнаружили там 7 тонн волос, срезанных у 140 тыс. женщин. Для чего предназначались эти волосы, стало известно лишь позднее, когда был найден циркуляр управления лагерей от 6 августа 1942 года. В нем разъяснялось, что обергруппенфюрер СС Поль издал приказ о том, чтобы человеческие волосы, срезанные в концлагерях, "были использованы надлежащим образом": "Из срезанных и вычесанных женских волос изготовляются мягкие тапочки для экипажей подводных лодок и стельки для обуви служащих железных дорог рейха". Что касается мужских волос, они могут использоваться лишь в том случае, если достигают длины в 20 миллиметров. Циркуляр заканчивался чисто административным указанием: "Донесения о количестве собранных волос, отдельно по мужским и женским, должны подаваться на 5-е число каждого месяца начиная с 5 сентября 1942 года".

Заселяло этот ад гестапо, оно же заботилось и о поддержании численности его населения на должном уровне. Решение об интернировании в концлагерь зависело исключительно от служб гестапо. Только два человека были уполномочены подписывать приказ об интернировании: шеф РСХА Гейдрих, позднее его преемник Кальтенбруннер, а в его отсутствие шеф гестапо Мюллер.

Когда в лагерях не хватало рабочей силы, ее пополнением занималось гестапо. Так, циркуляр Мюллера от 17 декабря 1942 года предписывал направить в концлагеря 35 тыс. трудоспособных заключенных до конца января 1943 года.

Внутри лагеря гестапо было представлено службой, которая называлась политической секцией, наводящей страх на заключенных и являвшейся источником стычек в руководстве лагеря. Лагерем управляла и руководила комендатура, которая, завидуя привилегиям гестапо, не терпела его вмешательства во внутренние дела лагеря.

По прибытии в лагерь каждый новый заключенный подвергался длительному допросу и должен был ответить на множество вопросов о своем прошлом. На его имя открывалось дело, куда подшивались документы о причинах его ареста, акты гражданского состояния и т.д., которое хранилось в архивах политической секции. Ее сотрудник вел картотеку, где можно было в любое время получить необходимые сведения о каждом узнике.

Руководитель политической секции мог в любой момент вызвать на допрос любого узника. Эти вызовы были настоящим кошмаром для заключенных. Политическая секция была окружена ореолом священного страха. После вызова в нее заключенные бесследно исчезали. Там люди всегда подвергались насилиям, и Когон рассказывает о случае, когда австрийский лейтенант Гекенаст умер в Бухенвальде от сердечного приступа, вызванного смятением, последовавшим за вызовом в политическую секцию, переданным через громкоговоритель.

Гестапо проводило нечто вроде внутреннего шпионажа среди заключенных. Очень трудно было найти стукачей, так как одно подозрение в доносительстве было равносильно смертному приговору.

Узники, на которых поступали особенно серьезные сигналы, допрашивались в бункере лагеря, нечто вроде внутренней тюрьмы, где были возможны самые худшие злоупотребления. Приводимых в бункер узников с самого начала раздевали догола и подвергали неописуемым пыткам. Почти всех их после допросов убивали.

Политические секции получали также указания от центральной службы гестапо и следили за их выполнением внутри лагеря. Через них передавались смертные приговоры узникам, находящимся в лагере иногда в течение многих месяцев. Приказы о казнях периодически поступали из Берлина, причем никто не знал, почему такой-то заключенный, находящийся в лагере 15 или 18 месяцев, вдруг приговаривался к казни. Еще за 8 дней до освобождения лагеря в Бухенвальде центральная служба гестапо продолжала невозмутимо сообщать о смертных приговорах. Например, английский офицер Паркинс был казнен 5 апреля 1945 года.

Когда кто-то из немецких заключенных вдруг по воле случая освобождался из лагеря, он был обязан в определенный день явиться в гестапо города, указанного ему для проживания. До выхода из лагеря освобожденный должен был зайти в политическую секцию и подписать заявление, в котором он клятвенно обещал не открывать того, что видел в лагере, и не рассказывать об условиях жизни заключенных. После 1940 года такого рода освобождения практически прекратились.

В лагере Бухенвальд русские пленные сразу по прибытии направлялись политической секцией на "специальное лечение", то есть в соответствии с установленным порядком на уничтожение. В первую очередь шли на казнь политические комиссары, затем офицеры, комсомольские руководители и члены коммунистической партии. Шпики, набранные из числа интернированных русских белогвардейцев, находились во всех лагерях, куда попадали русские пленные, чтобы выявлять офицеров и политработников.

Гиммлер очень гордился своим созданием. В статье, опубликованной под названием "Природа и функции СС и полиции", он писал, говоря об узниках концлагерей, что "это отъявленные преступники и отбросы общества... Там находятся больные отеком мозга, косоглазые, всякого рода уроды, полуевреи и множество представителей низших рас. Кого там только нет... В целом воспитание сводится к насаждению дисциплины, а не к идеологическому образованию, каков бы ни был его характер, поскольку большинство заключенных имеют рабские души. Очень мало среди них людей, обладающих настоящим характером... Воспитание осуществляется, таким образом, через порядок. А порядок прежде всего требует, чтобы люди жили в чистых бараках. Такое под силу только нам, немцам. Ни одна другая нация не могла бы оказаться столь гуманной".

Были организованы многочисленные посещения лагерей группами эсэсовцев, делегациями вермахта и партии. Один из бывших узников Дахау отмечал, что в такие дни заключенные чувствовали себя кем-то вроде обитателей зоопарка. Представление "пансионеров" лагеря посетителям было рассчитано на то, чтобы их позабавить, и проводилось в почти неизменном порядке. Первым выступал уголовник, выбранный из числа убийц или представляемый таковым. Затем шел бывший бургомистр Вены доктор Шмитц, далее - высший офицер чешской армии, а за ним следовали гомосексуалист и цыган. Дальше шел католический епископ или представитель польской церковной знати, а процессию замыкал профессор университета. Посетители прыскали от смеха, восхищенные глубиной юмора хозяев. Такое тесное соседство ученых, людей высоких моральных принципов, видных гражданских и церковных деятелей, поставленных под начало закоренелых преступников, назначенных капо и имеющих право на жизнь и смерть своих подопечных, было результатом заботливо выношенного плана, цель которого состояла в последовательной дегуманизации человека, в уничтожении противника.

Над этим умело поставленным уничтожением витал миф о нацизме, неприкосновенная догма о превосходстве германской крови. В приказе Гиммлера от 11 августа 1942 года, обращенном к комендантам лагерей, было указано, например, что телесные наказания заключенных-немцев могут производиться руками других заключенных, но только немецкой национальности. Великолепное утешение для человека, которому, может быть, суждено погибнуть под этими побоями.

И такие безумные правила контролировались сотрудниками гестапо. Их бдительность распространялась также и на администрацию лагерей, о поведении которой они периодически направляли донесения Мюллеру, а последний пересылал их Гейдриху для передачи Гиммлеру. Можно только поражаться, узнав, что некоторые чиновники концлагеря Маутхаузен были наказаны за административные "упущения", в то время как главный врач лагеря, например, приказал убить двух молодых голландских евреев, только что прибывших в лагерь, чтобы изготовить "оригинальное пресс-папье", украсившее стол в его кабинете. И все потому, что ему понравились зубы этих молодых ребят.

Замкнутый, удушающий мир нацизма имел тем не менее и свою безжалостную логику. Эта логика не понятна, так как нам чужды ее критерии, но массовые убийства на промышленной основе, которые кажутся нам неслыханными преступлениями, были для эсэсовцев нормальным делом, поскольку являлись лишь выполнением приказа. А вот пустячная административная ошибка рассматривалась ими как серьезный проступок, потому что здесь виделось нарушение принципов партии, за пределами которых не было ни истины, ни спасения.

Ни один нацист не считал преступлением эти убийства, которые глубоко потрясают нас и которые будут тревожить совесть людей на протяжении столетий. Ну можно ли обвинять в убийстве пунктуального работника бойни, который забивает быка или перерезает горло барану? Для настоящего наци было очевидно, что представители "низших рас" или "враги родины", эти "отбросы человечества", заслуживали жалости не более чем бык или баран и что их уничтожение было благим делом.

Узники гестапо, если их почему-либо не отправляли в германские лагеря, редко выходили на свободу, даже если против них не было выдвинуто никакого серьезного обвинения. И наоборот, когда во время следствия возникали серьезные подозрения или у обвиняемого вырывали признания пытками, случалось, что дело "виновного" передавалось в немецкий военный трибунал. В Париже этот трибунал заседал в доме № 11 по улице Буасси-д'Англар.

Суд был независим, и гестапо не могло оказывать на него никакого давления, но после вынесения приговора подсудимый, независимо от того, был ли он осужден или оправдан, снова попадал в руки гестапо, которое могло творить с ним что угодно. Заключенные, находившиеся во время следствия в тюрьмах "Френ", "Ла-Санте" или "Шерш-Миди", попадали затем в форт Роменвиль после суда или по прямому указанию гестапо, которое не считало почему-либо нужным передать их дело в суд.

Лагерь Роменвиль располагался на территории форта. Он принадлежал сначала вермахту, а затем, с июня 1943 года, организации СС (Эсэсовцы заменили вермахт после побега двух заключенных, Пьера Жоржа (полковник Фабьен) и Альберта Пуарье, совершенного 1 июня 1943 года). Он предназначался для различных категорий заключенных и служил чем-то вроде постоянного "резерва" для отбора заложников. Каждый раз, когда решался вопрос о проведении репрессивных расстрелов заложников, их подбирали в этом лагере.

Принцип расстрела ни в чем не повинных людей в порядке репрессий за покушение, причем людей, которые уже находились в лагере и практически не могли в нем участвовать, применялся вполне продуманно для нагнетания страха. Такая примитивная концепция власти и человеческих отношений настолько глубоко пронизывала весь мир нацизма, что его руководители и представить себе не могли другого метода управления.

Узники Роменвиля в разное время делились на четыре или пять категорий. К первой относились "привилегированные" узники, которых можно было бы назвать административными заключенными. Среди них было сравнительно мало мужчин, редко попадались люди старше пятидесяти лет и большинство составляли лица с определенным общественным положением, арестованные в порядке мер безопасности, поскольку было известно (зачастую по доносам) об их неприязненном отношении к нацизму. Против них обычно не выдвигалось серьезных обвинений. Там было много библиотекарей, секретарей-машинисток, медиков, поваров. Они имели право получать посылки и отправлять одно письмо в неделю.

Из этой категории, по-видимому, не брали заложников. Однако узники этой группы после более или менее длительного пребывания в Роменвиле отправлялись в ссылку.

Вторая категория включала уголовников, арестованных немцами за преступления, наносящие ущерб оккупационным властям. Там можно было встретить также германских агентов, подручных гестапо, которые пользовались служебным положением, чтобы обмануть или обокрасть своих хозяев. Некоторые из них после Освобождения были арестованы французским правосудием, осуждены и наказаны. Эта часть заключенных почти не подвергалась высылке. Их режим в целом приравнивался к режиму первой категории.

К этой категории причислялись дети моложе 15 лет, поскольку в Роменвиле, как и в других лагерях, было много заключенных-детей. Одно время там содержался даже семимесячный ребенок.

Третья группа состояла из жен, матерей, дочерей политзаключенных или разыскиваемых участников Сопротивления. Их мужество, их исключительная сила духа служили большой поддержкой для других заключенных. Через них, как правило, проникали в лагерь новости, за что они неоднократно подвергались репрессиям. Немцы содержали их вместе с уголовными преступницами и проститутками, чтобы воздействовать на их моральное состояние. Но они просчитались. Произошло как раз обратное, и даже падшие женщины прониклись в известной мере человеческим достоинством, общаясь с этими стойкими душами. Большинство политических заключенных было депортировано.

Четвертая категория - это засекреченные и строго изолированные политические заключенные. Условия их содержания были почти такими же, как и у первых трех категорий: несколько писем, тщательно проверяемых, несколько посылок от общества Красного Креста, ежедневная короткая "прогулка". Но если в пятой категории вдруг недоставало кандидатов в заложники, именно отсюда шло пополнение. Какая-то часть заключенных из этой категории была расстреляна, многие депортированы и лишь совсем немногие вышли на свободу.

Первые четыре категории заключенных размещались в старых зданиях форта. Раньше в них были казармы, конторы, склады.

А вот в бывших казематах и подземельях форта находились страдальцы из пятой группы. Им по всякому поводу напоминали, что рано или поздно за ними придут, чтобы выстроить для казни перед взводом эсэсовцев. Их набивали битком в сырые, лишенные света помещения. Спали они на соломенной подстилке, почти никогда не менявшейся. Наглухо закрытая вентиляция, неприспособленная и слишком маленькая параша, невозможность сменить одежду, почти полное отсутствие воды. Все это лишало их возможности соблюдать элементарную гигиену, приводило к тому, что в камерах стояла невыносимая вонь. 56 узников были заключены, например, на несколько недель в каземате размером 10 на 8 метров. Невероятная скученность была правилом. Чесотка и вши доводили заключенных до изнеможения, а из-за постоянной темноты они почти слепли за несколько недель заключения.

Их рацион питания был полуголодным, переписка и посылки строжайше запрещены. Зимой и без того невыносимые условия усугублялись холодом и сыростью. Некоторые заложники содержались в таких условиях в течение восьми - десяти и даже двенадцати месяцев. Иногда, в качестве наказания, строптивых узников помещали в вонючую подземную трубу, нечто вроде клоаки в загородном замке Людовика XIII.

Именно из этой категории набирались заложники, когда немцы прибегали к массовым репрессивным казням. Большинство из этих заключенных были приговорены германским судом к смертной казни, но были и приговоренные к каторжным работам или тюремному заключению, а также люди, никогда не бывшие под судом и следствием. Но у гестапо были собственные критерии классификации заключенных. Узники, загнанные в казематы, почти все были арестованы как коммунисты или деголлевцы.

Властвовал над этим миром страданий опереточный персонаж, один из чиновников смерти, каких в изобилии порождал нацизм, - капитан Рикенбах. Это был грубый и развязный солдафон, которому должность коменданта лагеря позволила жить во Франции, что он очень ценил и широко использовал для сравнительного изучения различных вин, которые Франция производит так обильно. Находясь в постоянном подпитии, он мог воспринять попытку к бегству либо со страшным гневом, либо с легкой насмешкой, в зависимости от настроения и количества проглоченных напитков. Рикенбах постоянно размахивал своим пистолетом, паля из него куда попало: то по окнам, то скатываясь вниз по откосам у стен крепости, куда нередко заносила его пьяная фантазия. Из-за этого пристрастия заключенные прозвали его "месье Панпан". Часовые побаивались его инспекторских рейдов, сопровождаемых беспрерывной пальбой, и старались не попадаться на его линии прицеливания. Одна из его любимых шуточек состояла в том, что, желая наказать кого-то из заключенных, он приказывал вывести его с завязанными за спиной руками к стене форта. Затем прибывал взвод, выстраивался перед несчастным, брал его на прицел и в течение нескольких минут ждал команды открыть огонь... которая так и не раздавалась. После этого заключенного отводили в каземат... "Панпан" был куда-то отправлен после двух побегов заключенных в июне 1943 года. И хозяином узников стал унтерштурмфюрер СС Трапп, о котором рассказывали, что он когда-то торговал вином во Франции.

Именно из категории "казематчиков" набиралась большая часть заложников, которых расстреливали чаще всего в Мон-Валерьен. Не все они были арестованы в Парижском районе. Так уж было установлено, что участники любого более или менее важного дела, в каком бы районе Франции оно ни происходило, направлялись в Париж, где центральная служба гестапо проводила их допросы и вела расследование. Например, 70 участников Сопротивления, арестованных французскими службами в феврале и марте 1942 года на юго-западе Франции, были доставлены сначала в Париж в распоряжение "специальной бригады Давида" при префектуре полиции города, а затем переданы гестапо, которое потребовало их выдачи и поместило в конце августа 1942 года в Роменвиле, включив в категорию заложников. После расследования семеро из них были освобождены. Один ухитрился бежать, а другие были расстреляны или депортированы. Только четверо из них дожили до освобождения лагерей.

Решение о казни заложников принималось военным командованием, а не гестапо, но именно последнее проводило подбор заложников для расстрела. До июня 1942 года расстрел заложников в порядке репрессий производился непосредственно после совершения покушения. В дальнейшем по приказу Гиммлера и верховного командования казни проводились периодически, а число казненных заложников колебалось в зависимости от числа и характера покушений, совершенных на оккупированной территории. Таким образом, система коллективной ответственности была доведена до крайних пределов. Каждое покушение, совершенное во Франции, становилось объектом трех докладных, составляемых фельдкомендатурой, гестапо и бюро абвера (которое существовало при каждой фельдкомендатуре).

К этим трем следственным докладным присовокуплялся доклад от штаба армии, воздушного и морского флотов в зависимости от того сооружения или персонал какого рода войск подверглись нападению; еще один доклад составлялся посольством, а третий - ведомством пропаганды, причем в двух последних анализировалось настроение населения.

Совокупность этих докладов позволяла составить окончательную картину, на основе которой решение принимал Кейтель. Он отдавал Штюльшагелю приказ расстрелять некоторое количество заложников. Приказ передавался Обергу, а он обеспечивал его техническое выполнение и оповещение о нем населения. Конкретное осуществление приказа возлагалось на II отдел полиции с улицы Соссэ (перевозка заключенных, выбор места, установление даты и времени казни). В Париже взвод для проведения расстрела выделялся полицией порядка, а в провинции - вермахтом или полицейским полком. Подбором групп для расстрела из числа заложников занимался IV отдел гестапо. Набирались они чаще всего из узников Роменвиля, иногда из тюрьмы "Френ" и из германских тюрем, расположенных в провинции. Случалось, что из 50 расстрелянных заложников только один был ранее приговорен германским трибуналом к смерти. И напротив, довольно значительное число приговоренных к расстрелу были не казнены, а только депортированы.

Заложников набирали из категории "казематных" узников, а если их не хватало, - из четвертой категории, поскольку только узники этих двух категорий по германской классификации считались "лицами, задержанными в порядке репрессий для дальнейшего наказания". 1 октября 1943 года, например, поступил приказ расстрелять 50 заложников. Но с 15 июля того же года в Германию отправилось несколько эшелонов заключенных, и в Роменвиле в каземате № 22 осталось только 40 заключенных. Тогда решили взять 10 узников из четвертой категории, чтобы получилось нужное число.

Точно так же в сентябре 1942 года в парижском кинотеатре "Рекс", реквизированном для немецких солдат, была совершена диверсия. В связи с этим поступил приказ расстрелять 125 заложников. Однако 11 августа было уже расстреляно 88 человек (верховное командование сообщило о расстреле 93 человек, но фактически было расстреляно лишь 88), и "резерв" Роменвиля не был еще пополнен. Удалось "наскрести" только 46 человек; они были расстреляны в Мон-Валерьен. Тогда приказ расстрелять 70 человек из числа узников форта дю А был передан в Бордо. Таким образом, французы, арестованные за шесть месяцев до этого, в 660 километрах от Парижа, был убиты в порядке репрессий за покушение, о котором они и знать ничего не знали.

Массовые казни производились до самого конца оккупации. Но их результат был прямо противоположен тому, на что рассчитывали палачи. Они не только не смогли сковать ужасом население, а, напротив, возмутили людей, достойных этого имени, и способствовали росту рядов Сопротивления. Число заложников, расстрелянных во Франции, достигло в целом по двум зонам 29660 человек. Их распределение по районам позволяет составить настоящую картину Сопротивления. Если в Париже было расстреляно 11 тыс. заложников, то два района, которые непосредственно примыкали к нему, были "столицами" французского Сопротивления: Лион с 3674 расстрелянными заложниками и Лимож с 2863.

2. Мученики восточных территорий

На страны Восточной Европы нацистские зверства обрушились с особой, ничем не сдерживаемой силой. В Польше, Прибалтике, на временно оккупированных территориях СССР нацисты приступили к систематическому уничтожению людей в масштабах, превосходивших всякое воображение. Тогда как на западе Европы они вели своеобразную игру, перемежая террор с призывами к сотрудничеству, в Восточной Европе, которую предполагалось просто захватить и превратить в территорию для колонизации и в резервацию для рабов, таких попыток не наблюдалось.

27 июля 1941 года по указанию Гитлера Кейтель подписал директиву, которой на Гиммлера возлагались обязанности по поддержанию порядка на оккупированной территории СССР. Ему предоставлялось абсолютное право принимать по своему выбору и под свою ответственность любые меры с целью выполнения приказов фюрера, используя "не законные процедуры судопроизводства", а "меры террора как единственно эффективные".

Эти меры осуществлялись оперативными группами (эйнзатцгруппами), подчиненными Гиммлеру и составленными из эсэсовцев, агентов нацистской полицейской службы, СД и гестапо. Эйнзатцгруппы формировались не для операций против Советского Союза. Они были созданы Шелленбергом по приказу Гейдриха в 1938 году перед началом операций в Чехословакии с целью подавления всякого сопротивления со стороны гражданского населения и "политической чистки" страхом.

Гейдрих в 194 1 году также разработал большинство директив по тотальному уничтожению населения. Он очень любил эвфемизмы и, стараясь почти всегда избегать слова "уничтожение", употреблял вместо него "фильтрование", "меры по оздоровлению", "очистка", "специальные меры", "специальный режим" и очень редко "ликвидация" и "казнь".

Оперативные группы создавались в соответствии с соглашением между Главным имперским управлением безопасности и верховным командованием.

В середине мая 1941 года Гейдрих поручил шефу гестапо (AMT IV) Мюллеру обсудить с военными властями соглашение о деятельности эйнзатцгрупп (оперативных групп) в тылу войск, которым предстояло сражаться на Восточном фронте. Своей обычной прямолинейностью и узостью мышления Мюллер полностью восстановил против себя своего собеседника генерала Вагнера. Тогда Гейдрих поручил эту деликатную миссию (а необходимо было добиться абсолютной свободы рук на Востоке) ловкому дипломату и будущему шефу заграничного отдела СД (AMT VI) Шелленбергу, которому удалось заставить военных "проглотить пилюлю". Указания Гейдриха были жесткими: необходимо добиться, чтобы армия не только терпела присутствие оперативных групп в своем тылу, но и "вменила в обязанность своим ответственным службам оказывать полную поддержку всем мероприятиям этих групп, политической полиции и службе безопасности". Шелленбергу удалось успешно выполнить поручение, и в конце мая Гейдрих подписал соглашение. Он получил свободу действий на Востоке.

Армии предписывалось оказывать помощь оперативным группам, снабжать их горючим и продуктами питания, предоставлять в их распоряжение средства связи.

Было создано четыре эйнзатцгруппы, разделившие между собой фронт по географическому признаку (Эйнзатцгруппы: А - страны Прибалтики, Б - Смоленск, Москва, В - район Киева, Д - южная Украина). Во главе их были поставлены испытанные нацисты, давно уже забывшие, что такое угрызения совести, ставшей излюбленным объектом нападок Гиммлера.

В состав каждой эйнзатцгруппы входило от 1 тыс. до 1200 человек, распределенных между несколькими эйнзатцкомандами. Профессиональный состав групп был тщательно продуман и взвешен. На 1 тыс. человек приходилось примерно 350 эсэсовцев, 150 шоферов и механиков, 100 членов гестапо, 80 сотрудников вспомогательной полиции (набиравшихся обычно на месте), 130 сотрудников полиции порядка, 40-50 работников уголовной полиции и 30-35 сотрудников СД Полагалось также определенное число переводчиков, радистов, телеграфистов, управленческих работников и женский персонал, так как в эти подразделения убийц включались и женщины (от 10 до 15 на группу). Руководящий персонал состоял, естественно, из гестаповцев и небольшого количества сотрудников СД и уголовной полиции.

Создание оперативных команд было завершено к концу июня 1941 года, а в начале июля они приступили к операциям. В инструкциях, определяющих круг их обязанностей, на первом месте стояла задача "ликвидации" евреев и политических комиссаров. Соответствующие приказы были доведены до командиров частей на совещании в Преце, которое провел 19 июня Штрекенбах, специально приехавший из Берлина. Во исполнение этого приказа еврейская часть населения, включая и детей, подлежала полному уничтожению. В Риге, например, было казнено 35 тыс. человек. А обергруппенфюрер СС фон дем Бах-Залевский с гордостью писал 31 октября 1941 года: "В Эстонии больше нет евреев".

Характерны методы, с помощью которых проводились операции против "партизанских банд". Чтобы получить представление о них, достаточно привести отчет об операции "Котбус", проведенной под командованием генерала СС фон Готберга:

убито противников - 4500
убито подозреваемых в принадлежности
к партизанским бандам - 5000
убито немцев - 59
изъято оружия - 492 винтовки.

Менее 500 винтовок на 9500 убитых - эта цифра ясно показывает, почему у немцев было только 59 убитых. Очевидно, эсэсовцы отнесли к "партизанам" всех русских крестьян, встретившихся им по дороге. Германский генеральный комиссар для Белоруссии сообщил в своем докладе об операции "Котбус", что ее "моральное воздействие на мирное население было просто ужасным из-за большого количества расстрелянных женщин и детей".

Расстрелы сопровождались повальным грабежом. Конфисковывалось все, что можно было хоть как-то использовать: обувь, изделия из кожи, одежда, драгоценности, золото, ценные вещи. С пальцев женщин безжалостно срывались кольца; евреев заставляли раздеваться, чтобы собрать их одежду, а затем расстреливали, поставив на край противотанкового рва, приспособленного под могилу.

Олендорф рассказывал, что уничтожение евреев всегда начиналось, если было время, с их принудительной регистрации в полиции. Когда же их собирали, чтобы вести на казнь, вся их одежда и все вещи конфисковывались и передавались службе безопасности для пересылки в министерство финансов рейха. Нацисты использовали, таким образом, убийства как официальные методы финансирования государства..

Облавы на евреев и их казни описаны многочисленными свидетелями. Одним из самых точных был, наверное, рассказ немецкого инженера Германа Грабе, директора украинского филиала одной из германских строительных фирм в Здолбунове. Во время поездки по строительным объектам своего предприятия он оказался в Ровно, когда в ночь на 13 июля 1942 года было уничтожено 5 тыс. человек, проживавших в гетто этого города. Сотня этих несчастных использовалась его фирмой, и Грабе попытался спасти их, ссылаясь на нехватку рабочей силы. Бегая от одного начальника к другому, безрезультатно обращаясь к властям, он на протяжении всей ночи наблюдал за перипетиями этой трагедии, типичной для стран Восточной Европы. Он дал об этом потрясающие показания в Нюрнберге.

13 июля около 22 час. украинские полицаи под командованием эсэсовцев окружили ровенское гетто, установив вокруг него мощные прожекторы. Разделившись на небольшие группы, полицаи и эсэсовцы врывались в дома, ударами прикладов выбивали двери, если их не открывали достаточно быстро, или бросали в окна гранаты. В руках у эсэсовцев были тяжелые кнуты, которыми они подгоняли жителей, вынужденных выскакивать полуодетыми, не успев подчас забрать с собой детей. "Раздавались крики женщин, звавших детей, и крики детей, потерявших родителей. Но это мало трогало эсэсовцев, которые избивали несчастных и гнали их бегом в сторону вокзала, где ждал товарный поезд. Людей расталкивали по вагонам. Над всем этим стоял истошный плач женщин и детей, слышались звуки ударов и выстрелов. Всю ночь под ударами кнутов и грохот стрельбы перепуганные жители гетто метались по специально освещенным улицам. Можно было видеть, как женщины прижимали к себе иногда безжизненных детей, дети несли куда-то мертвых родителей, не желая оставлять на поругание их тела. Вдоль дороги были брошены десятки трупов - женщин, детей, стариков. Двери домов были распахнуты, окна выбиты и повсюду валялась одежда, обувь, распотрошенные сумки, чемоданы и другой жалкий скарб. В одном из домов я увидел полуголого ребенка с раздробленной головой, которому, пожалуй, не было и года; стена и пол вокруг него были испятнаны кровью. Запомнился мне и эсэсовский комендант, штурмбаннфюрер Пютц, который прохаживался вдоль колонны из 80 или 100 евреев, заставляя их двигаться на корточках. В руках у него был тяжелый кнут для собак".

Затравленных, загнанных людей набивали, словно животных, в тесные товарные вагоны, чтобы перевезти их к месту казни, расположенному, как обычно, в пустынной, заброшенной местности в нескольких километрах от жилья. Там были заранее вырыты длинные рвы. Обреченных на смерть людей располагали в отдалении и подводили группами по 20, 50 или 100 человек. Их заставляли раздеться, потом выстраивали вдоль рва (или загоняли в него), где уже лежали груды мертвых тел. А вокруг стояли эсэсовцы с автоматами и хлыстами в руках. Несколько эсэсовцев, а иногда всего и один, расстреливали людей, как на конвейере, выстрелами в голову. Когда ров заполнялся трупами, его засыпали землей.

Были случаи, когда людей перед казнью принуждали ложиться на еще теплые трупы расстрелянных. Таким образом были истреблены сотни тысяч советских людей. В октябре 1942 года последние 16 тыс. евреев минского гетто были казнены за один день. В Киеве за время войны было убито 195 тыс. человек.

В Минске произошел случай, который способствовал появлению одного из самых отвратительных изобретений нацистов. В конце августа 1942 года Гиммлер в ходе инспекционной поездки остановился в городе и решил поприсутствовать на очередной казни заключенных. Палачи не принимали обычно особых мер предосторожности; часто случалось, что тяжело раненного узника закапывали вместе с убитыми без лишних формальностей. Именно это и произошло во время той казни. Однако, когда Гиммлер, по приказу которого и производились эти массовые убийства, увидел, как падают несчастные, включая и женщин, как продолжают они шевелиться и слабыми голосами звать на помощь, он утратил вдруг свою вошедшую в поговорку бесстрастность и упал в обморок, как самый заурядный "интеллигент".

Вернувшись в Берлин, Гиммлер под впечатлением минского спектакля приказал, чтобы в дальнейшем женщины и дети не подвергались "моральным пыткам" расстрелов. Таким образом, палачи из команд, занятых расстрелами, как правило, люди женатые, не должны были более брать на мушку женщин и детей. Типично нацистский "интеллигентский" подход: думать не о том, как прекратить казни безвинных женщин и детей, а о том, как сделать их менее болезненными для палачей, что в конечном счете могло лишь способствовать росту количества казней. Такой вот "щадящий кошмар".

За выполнение этого приказа взялся в Берлине один эсэсовский инженер. В мозгах этого нацистского технократа, унтер-штурмфюрера СС доктора Беккера и родилась чудовищная машина, названная впоследствии "грузовик З".

Как рассказал позднее Олендорф, "назначение этих фургонов снаружи разгадать было невозможно. Внешне они ничем не отличались от обычных крытых грузовиков, но сконструированы были так, что при запуске мотора выхлопные газы шли в кузов машины, вызывая смерть сидящих там людей за десять - пятнадцать минут. Намеченные для казни жертвы погружались в грузовики и их везли к месту захоронения, используемому для массовых казней. Времени в пути было достаточно для убийства пассажиров. Фургоны строились разных размеров, в каждом помещалось от 15 до 25 человек. Обычно туда загружали женщин и детей, убеждая их, что речь идет о перевозке в другое место. Двери закрывались, и герметичный кузов грузовика превращался в передвижную газовую камеру".

Как только Беккер закончил разработку машины, оберштурмбаннфюреру Рауфу, ответственному за автомобильный транспорт в Главном имперском управлении безопасности, и его заместителю Цвабелю было поручено организовать ее производство. Заказ получил автомобильный завод Заурер. Машина получила название "грузовик З", первая буква названия завода и слова "зондер" (специальный). В эйнзатцгруппах эти машины появились весной 1942 года. Инженер Беккер стал ответственным за эксплуатацию грузовиков, а их техническое, обслуживание было поручено сектору автотранспорта во главе с Рауфом.

Вопреки тому, на что надеялись Беккер и Гиммлер, использование "грузовика З" не разрешило проблемы казней. Люди быстро раскусили, что происходит в закрытом кузове машины, и окрестили их "душегубками". Пришлось тогда прибегнуть к хитростям. "Я дал приказ, - пишет Беккер, - маскировать грузовики группы Д под обычные фургоны и поэтому оборудовать в маленьких грузовиках по одному окну с каждой стороны, а в больших - по два, похожих на те, что украшают крестьянские дома". Но он вынужден был все же признать: "По моему мнению, их невозможно замаскировать и держать в секрете более или менее длительное время". К тому же случались неполадки в работе машины, о которых Беккер рассказывает чисто техническим языком: "Отравление газом происходит не всегда так, как следует. Чтобы покончить с делом как можно быстрее, шоферы открывают клапан на всю катушку. В результате осужденные гибнут от удушья, а не засыпают, как предусматривалось конструкцией. Когда же после моих указаний была обеспечена правильная установка затвора, смерть наступала быстрее и осужденные спокойно засыпали. Сведенные конвульсией лица и экскременты - два симптома неправильных действий водителей - более не появляются".

Можете себе представить шофера-эсэсовца, сидящего за рулем своего грузовика, который продирается по безобразным дорогам Украины, разбитым тяжелой техникой вермахта, а за его спиной в беспорядочно прыгающем на выбоинах железном, тщательно закупоренном ящике 25 женщин и детей, умирающих от удушья в этом их последнем путешествии, в конце которого их ждет ров, наполовину заполненный еще агонизирующими трупами?

Вскоре шоферы и члены команды охранников и палачей начали жаловаться на сильные головные боли. Они считали, что виной тому вредные газы, которые им приходится глотать, открывая двери грузовиков. Картина, открывающаяся им внутри фургона, была, конечно, ужасна, но жаловались они более всего на "грязный" характер работы. Им приходилось вытаскивать беспорядочно сплетенные, испачканные нечистотами тела, и именно это казалось им недопустимым.

⇦ Ctrl предыдущая страница / следующая страница Ctrl ⇨

МЕНЮ САЙТА / СОДЕРЖАНИЕ