Я создала и активно наполняю телеграм-канал "Перець". Здесь лучшие карикатуры из журнала, начиная с 1922 года.
Заходите, подписывайтесь: https://t.me/cartalana
МОЖЕЙКО И.В. (КИР БУЛЫЧЕВ) "В ИНДИЙСКОМ ОКЕАНЕ" (очерки истории пиратства в Индийском океане и Южных морях (XV-XX века)), 1971
Энтузиазм, охвативший Англию после возвращения "Золотой лани", способствовал тому, что у капитанов, объявивших о намерении следовать по стопам Дрейка, не было отбоя от желающих отправиться с ними. Да и самих таких капитанов было немало. Одни из них были удачливы, другие - нет. Редко кому из них удавалось пройти дальше Карибского моря, и многие украсили собой виселицы в испанских владениях. Более других повезло Томасу Кавендишу, молодому вельможе, который сблизился с некоторыми из спутников Дрейка и начал склонять их принять участие в новом плавании, полагая, что их присутствие на борту - лучшая гарантия успеха.
Положение Кавендиша облегчалось тем, что Англия находилась в состоянии войны с Испанией и не надо было устраивать секрета из подготовки к путешествию. Продав свое имение, Кавендиш набрал достаточно денег, чтобы оборудовать два небольших корабля. Третий корабль был куплен компаньонами. Флагманский корабль звался "Желанием" и был в полтора раза больше "Золотой лани". Кроме него в море вышли "Удовлетворение" водоизмещением шестьдесят тонн и "Хью Галант" - барк с косыми парусами водоизмещением сорок тонн. На барке плыл Френсис Притти, эсквайр, перу которого принадлежит отчет о путешествии, названный по обычаю тех времен длинно и помпезно: "Восхитительное и Благодатное путешествие богобоязненного мастера Томаса Кавендиша".
Кавендиш не пожалел денег и погрузил на корабли припасы на два года пути. Команду он набрал опытную: из ста двадцати трех матросов и офицеров каждый десятый побывал в плавании с Дрейком. В отличие от Дрейка, стремившегося показать своим спутникам, что, делясь с ними добычей, он оказывает им милость, Кавендиш еще до отплытия заключил соглашение с командой, в котором точно указывалась доля каждого в ожидаемых прибылях. Кавендиш полагал, что таким образом он избавится от возможных вспышек недовольства и попыток мятежа. Будущее, однако, не оправдало его надежд.
Сама королева официально прислала Кавендишу пожелания счастья в пути, и 21 июля 1586 года, менее чем через шесть лет после возвращения Дрейка, маленькая эскадра отправилась в путь.
Если не считать цинги, погубившей нескольких матросов, да неудачной стычки с африканцами у берегов Сьерра-Леоне, путешествие до Бразилии и дальше на юг прошло без особых приключений. В Магелланов пролив вошли 6 января 1587 года, и тут начались неожиданности.
По берегу бегали оборванные, изможденные люди, махали руками, звали на помощь. Когда их доставили на корабль, оказалось, что несчастных в общей сложности двадцать четыре человека, в том числе две женщины. Они были испанцами, но, вероятно, не слишком огорчились, узнав, что попали в плен к злейшим врагам, - настолько тяжелым было их положение. А виноват в постигших их бедах был не кто иной, как Френсис Дрейк.
Когда вести о деяниях Дрейка достигли Испании, король Филипп, как уже говорилось, решил принять меры. Был, в частности, издан декрет, по которому любое открытие в Америке объявлялось государственной тайной. Испанцев поразила та легкость, с которой Дрейк прошел пролив. Ведь после Магеллана никому не удавалось благополучно миновать его извилистый фарватер. Гибли или возвращались ни с чем суда, ведомые лучшими кормчими. Не удалось пройти там и кораблям, посланным Кортесом. Для того чтобы решить эту загадку, вице-королю Перу было приказано снарядить специальную экспедицию под руководством толкового капитана.
Выбор пал на дона Педро Сармиенто, открывателя Соломоновых островов, флагманский корабль которого "Капитан" был не так давно захвачен Дрейком. Сармиенто не только нашел западный вход в пролив, но и благополучно прошел его и привел свою эскадру в Испанию. Филипп II был доволен: Сармиенто был первым настоящим испанцем (Магеллан, португалец, не в счет), которому удалось пройти через пролив.
И тогда в голове Сармиенто родилась идея, соблазнившая Филиппа. Он предложил поставить в проливе крепость и закрыть его, таким образом, для чужих кораблей. Через три года эскадра Сармиенто, нагруженная припасами, с большим отрядом солдат и колонистов подошла к Магелланову проливу. У восточного входа в пролив было построено укрепление, названное "Номбре де Хесус". Оставив там гарнизон в сто пятьдесят солдат, Сармиенто проследовал далее и в самом узком месте пролива, в сорока пяти милях от первой крепости, заложил город и форт под названием "Эль Сьюдад дель Рей Фелипе" - город короля Филиппа. Там Сармиенто поселил четыреста солдат и колонистов, а также тридцать женщин и снабдил их восьмимесячным запасом продовольствия. После этого он с чистым сердцем вернулся в Испанию, не подозревая, что открыл одну из самых трагических страниц в истории испанской колонизации Нового Света.
Колония, основанная Сармиенто в проливе, просуществовала два года. Испанцы сначала пытались пахать каменистую землю и выращивать ячмень, привезенный с собой; но дожди смывали семена, а вялые ростки гибли под холодным ветром. Когда припасы подошли к концу, колонисты начали собирать улиток и раковины и попытались ловить рыбу. Они умирали от цинги и дизентерии, воевали с индейцами Огненной Земли, которые совершали на крепость набеги. Испанец Эрнандо, попавший на борт "Желания", рассказывал Кавендишу, что они "подыхали как собаки в своих одеждах и своих домах", до тех пор пока воздух не пропитался смрадом настолько, что все, кто мог передвигаться, покинули крепость и побрели к Атлантическому побережью. Здесь они объединились с жителями первой крепости и еще целый год существовали кое-как, собирая то, что выбрасывал на берег океан, выкапывая коренья и иногда подстреливая чаек.
Последние двадцать четыре оставшихся в живых испанца решили уж было пробираться пешком на север, к далеким испанским поселениям в устье Ла-Платы, когда появились паруса кораблей Кавендиша. С ужасом англичане слушали рассказы испанцев и, не найдя в бухте даже пресной воды, назвали ее Портом голода. Это название сохранилось за ней по сей день.
В городе короля Филиппа Эрнандо показал, где зарыты пушки. Пока в крепости еще сохранилось подобие дисциплины, последний ее комендант приказал пушки спрятать. Англичане вырыли из земли эти орудия - калибр их был больше, чем у корабельных, и пушки пригодились затем в нападениях на испанские галеоны.
Напоследок англичане обошли пустые дома. В распахнутые двери проникал зябкий ветер и шевелил остатки камзолов на скелетах идальго. На дальних холмах горели костры - огнеземельцы наблюдали за кораблем, но не приближались. Хоронить останки испанцев англичане не стали.
По пути через пролив Эрнандо сказал Кавендишу, что где-то здесь на скалах лежит разбитый английский корабль. Оказалось, что это "Мэриголд" - пропавший без вести корабль из эскадры Дрейка.
24 февраля 1587 года вышли в Тихий океан. Проплывая мимо берегов Чили, Кавендиш ежедневно устраивал боевые тревоги, не жалел пороха для обучения канониров и тщательно экзаменовал кормчих. Все виденное он заносил в журнал. Если Дрейк мчался вперед, чтобы открыть неизвестные земли, то Кавендиш добросовестно готовил почву для торговцев и воинов.
На чилийском берегу английский отряд встретил двести конных испанцев. Противники не решились на бой и завязали переговоры, во время которых, к негодованию Кавендиша, выступавший в роли переводчика Эрнандо перебежал к соотечественникам. Потом удалось захватить два испанских судна. Но, взяв с них добычу, Кавендиш не отпустил их, как делал ранее Дрейк. Шла война с Испанией, и Кавендиш сжег и корабли, и весь груз. Затем ему удалось захватить штурмом город Пайту и сжечь в нем более двухсот домов.
Так англичане продвигались к северу, пока не захватили 9 июля испанский корабль, кормчий которого сказал, что вскоре в этих краях ожидают прибытия манильского галеона. Эта новость стоила всех испанских кораблей, вместе взятых.
Добычей английских и голландских пиратов были различные испанские и португальские корабли. Но наиболее желанным призом для любого пирата были манильский галеон или каррака из Макао (Аомынь). Эти корабли, вернее, типы кораблей появились в результате эволюции в морском деле, вызванной потребностями перевозки громадных ценностей и борьбой с пиратством.
Из Карибского моря в Испанию ходили каравеллы и обычные галеоны. С развитием морского разбоя их приходилось все чаще объединять в караваны и отправлять под охраной военных судов. В Тихом и Индийском океанах долгое время европейских пиратов не было и опасаться приходилось больше местных пиратов, которые могли напасть на небольшой корабль, но никогда не трогали крупные суда. Пересечь же Тихий океан по пути с Филиппин - самой дальней колонии испанской короны - больше шансов было у крупного корабля, которому не был страшен шторм и который в бою должен был победить любое враждебное судно. Так появились морские монстры - манильские галионы, или государственные нао, - мечта каждого пирата, но мечта почти недостижимая.
Датой "рождения" манильских галионов можно считать 1571 год, когда испанский король издал декрет, что для обеспечения надежности перевозок с Филиппин в Мексику должен отправляться лишь один корабль в году. И доверить такой ответственный рейс можно было, конечно, лишь очень вместительному и хорошо вооруженному кораблю. Правда, желание создать сверхкорабль, который смог бы за один раз перевезти все ценности, накопленные в колонии за год, привело к тому, что на первом месте стояла вместимость галиона - скоростью и маневренностью пришлось пожертвовать. Кроме того, галионы практически не могли передвигаться при противном ветре. Но зато размеры их действительно поражали.
Мы привыкли к тому, что каравеллы XV-XVI веков, на которых были сделаны великие географические открытия, были миниатюрными скорлупками, в трюмы которых с трудом помещались припасы для долгого пути и уж совсем непонятно как - награбленная добыча. Но если бы сегодня в любой порт зашел манильский галион, его размеры вызвали бы уважение у наших современников. Манильские галионы были неуклюжи и громоздки, в плане они схожи с яйцом, высота их часто равнялась длине. Это достигалось тем, что над четырьмя палубами галиона возвышались еще кормовые и носовые надстройки, подобные башням. Борта этих кораблей бывали до метра в толщину, и в прорезанных в них квадратных отверстиях поблескивали широкие дула медных пушек. Помимо пушек галионы снабжались катапультами. Галионы были украшены резьбой и позолотой; если прибавить к этому высокие фонари на столбах и множество флагов, знамен и вымпелов, размером чуть ли не в парус, да геральдические изображения на самих парусах, зрелище будет достаточно внушительным.
Впечатление, которое производили манильские галионы, усиливалось тем, что их красили в разные цвета. Мы представляем себе эти корабли большей частью по гравюрам и потому часто забываем об их расцветке, как забываем о том, что греческие мраморные статуи также раскрашивались. "Мне представляется одной из самых странных тайн истории невозможность восстановить краски прошлого... - пишет английский историк К. Уилкинсон. - Только недавно в газетах бушевал спор о цвете глаз Марии Шотландской. Современные свидетельства спорны. И я думаю, что если люди, окружавшие одну из самых прекрасных женщин того времени, не были уверены в цвете ее ярких глаз, то не следует ожидать точности в описании красок, которыми были покрыты борта их кораблей. И все-таки можно полагать, что борта были чаще всего полосатыми - белыми и зелеными, черными и белыми, красными либо, реже, цвета дерева. Орудийные палубы красились зеленой или красной краской (как и во времена Нельсона), а стены кают были зелеными".
Испанский галион XVII века
В начале марта к Маниле стекались китайские джонки и суда из разных районов Филиппин, из Южных морей, от Малакки и Молукк. Начинался большой торг, во время которого привезенные местными торговцами товары скупались испанцами. В торге принимали участие и представители короны, которые имели право тратить на закупку товаров часть денег, полученных с населения в качестве налогов. Таким образом, груз манильского галиона - государственного нао - состоял частью из товаров, собственником которых был король Испании. Некоторые трюмы передавались Консуладо - торговой корпорации. Стоимость товаров, которые разрешалось грузить в эти трюмы, первоначально ограничивалась четвертью миллиона песо при условии, что прибыль не превысит ста процентов. Вскоре, правда, эта квота была поднята до трех четвертей миллиона, а практически купцы перевозили значительно большие ценности, да и прибыли были выше. Кроме того, капитан судна и члены команды также имели право погрузить свое добро.
Груз манильского галиона состоял из золота, шелка, драгоценных камней (среди которых выделялись китайский жемчуг, бирманские рубины и сапфиры с Цейлона), слоновой кости, мускуса, ковров, благовоний, японских ширм и китайских лаков, говорящих попугаев, резных шкатулок из сандалового дерева, китайского фарфора, пряностей и многого другого.
В середине июня после богослужения в соборе и молебна на борту, после шумного и грустного праздника в городе, под фейерверк и канонаду галион поднимал паруса. Сотни лодок провожали его до Коррехидора, на палубе играл оркестр.
Галион шел на север, пока не достигал Японского течения (Куросио), а затем поворачивал к востоку. Путешествие было очень долгим. Иногда галион добирался до Америки семь-восемь месяцев, а так как большую часть времени его пассажиры и команда не видели берегов, то лишения, которым они подвергались, даже трудно представить. Хотя существовали определенные нормы, которыми руководствовались капитаны, снаряжая корабли того времени, даже соблюдение их не спасало команду от цинги, дизентерии и других болезней. Основной пищей моряков были сухари, солонина и сыр; кроме того, на английских кораблях положено было выдавать матросам галлон пива в день, а на испанских или португальских - вино. Но за месяцы пути пиво скисало, вино превращалось в уксус, солонина протухала, плесневели сыр и сухари. Подсчитано, что к моменту, когда показывались берега Америки, галионы теряли до пятидесяти процентов команды и пассажиров.
Но если все проходило благополучно и галион не попадал на глаза пиратам, то поздней осенью он бросал якорь в Акапулько, в Мексике, где его уже с нетерпением ждали и где в честь его прибытия устраивалась большая ежегодная ярмарка, на которую за сотни миль съезжались испанские купцы. Прибыли часто превышали двести процентов, и тот, кто выживал в путешествии, богател.
Весной следующего года галион отправлялся в обратный путь. Он вез на Филиппины новых чиновников, торговцев, искателей приключений, королевскую и частную почту, товары из Испании и, что самое главное, деньги, вырученные за товары манильских купцов, а также так называемую Реал Ситуадо - королевскую дотацию Филиппинам, жалованье солдатам и чиновникам, без которой колония не могла бы долго продержаться. Деньги помещались в окованных железом сундуках, и добраться до них можно было только через люк в капитанской каюте - иного пути в сокровищницу галиона не было. Всего в сундуках находилось до трех миллионов восьмиреаловых монет (мексиканских долларов или песо). И если галион не достигал Филиппин, то это было ударом не только по торговцам и мелким вкладчикам, но и по всей филиппинской государственной машине.
Обратный путь галиона, как и путь к Америке, был одним из наиболее тщательно охраняемых секретов испанской короны и, как положено таким секретам, вскоре стал достоянием пиратов. Галион шел на юг, пока не достигал широты 13 или 14 градусов, а затем брал курс на запад, к острову Гуам; отсюда начинался опасный отрезок пути, потому что в Южных морях появились голландские и английские пираты, подбиравшиеся в поисках желанной добычи даже к Коррехидору.
Врагами галионов кроме пиратов были еще тайфуны, унесшие немало больших кораблей, и рифы. Порой проходило два или три года, прежде чем манильский галион выходил в плавание. Однажды прошло пять лет без галиона, и отсутствие денег в филиппинской казне привело колонию к банкротству. Наконец, как ни странно, "недругами" манильских галионов оказались несуществующие Серебряный и Золотой острова. Эти легендарные земли лежали якобы к юго-востоку от Японии в Тихом океане, и мало кто из командиров галионов удерживался от соблазна потратить несколько дней на поиски этих земель. Дело дошло до того, что в 1741 году испанский король был вынужден издать специальный указ, запрещающий манильским галионам искать эти острова.
Указ испанского короля оказался пророческим. Через два года громадный галион "Комадонга" все-таки отклонился с пути, чтобы попытать счастья. И надо же было так случиться, что в том же районе искал те же самые острова английский путешественник (и пират) Джордж Энсон на военном корабле "Центурион". После ожесточенного боя испанский гигант был взят на абордаж и ограблен, причем добыча с лихвой оправдала все издержки на четырехлетнее путешествие Энсона. С тех пор галионы не осмеливались нарушать королевский указ.
Другими знаменитыми кораблями этих лет, появлявшимися в Южных морях, были карраки из Макао, рейсы которых продолжались более шестидесяти лет. Карраками их называли голландцы и англичане, а португальцы, которым принадлежали эти корабли, именовали их так же, как испанцы манильские галионы, - нао.
Отличались карраки от манильских галионов тем, что были крупнее - их, пожалуй, можно назвать самыми крупными из европейских судов. Каррак был слабо или вообще не вооружен, его мореходные качества были еще хуже, чем у манильского галиона, зато он был очень устойчив в шторм и считался почти непотопляемым.
Любопытна эволюция размеров карраков. До 1540 года они были водоизмещением в триста-четыреста тонн, то есть не так уж и велики даже по масштабам тех лет. Лет через пятнадцать их водоизмещение выросло до девятисот тонн, причем они почти всегда были перегружены, и их мог настичь в море любой корабль. После того как несколько карраков погибло от рук пиратов, король Португалии Себастьян утвердил в 1570 году закон, по которому водоизмещение индийского нао не должно было превышать трехсот - четырехсот пятидесяти тонн. Но когда Португалия была присоединена к Испании, об этом законе быстро забыли. Желающих нагрузить корабль своими товарами было много, и постепенно водоизмещение карраков стало вновь увеличиваться и к концу века достигло тысячи - тысячи двухсот тонн. Знаменитый корабль "Санта Тереса", уничтоженный голландцами в 1639 году, был даже несколько больше, а захваченный англичанами у Азорских островов каррак "Богородица", возвращавшийся из Индии, имел, по уверению Хаклюта, водоизмещение в тысячу шестьсот тонн - не так уж мало даже для современного парохода.
Как и галионы, португальские карраки были чаще всего четырехпалубными, почему их и прозвали позднее "деревянными башнями". Считалось, что португальский каррак может поднять груз, в четыре раза больший, чем манильский галион.
Для постройки карраков в Бирме покупалось тиковое дерево, которое почти не боится червя; в докладе, посланном из Манилы в Испанию в 1619 году, говорилось, что корабли, построенные в Португальской Индии, не только значительно дешевле, чем построенные на Филиппинах, но могут служить в десять раз дольше. Самым знаменитым из португальских карраков был "Пять ран Христа", построенный в Гоа, который совершил между 1560 и 1584 годами восемь путешествий в Европу - рекорд, почти немыслимый для тех лет.
Раз в году, в апреле или мае, каррак грузился в Гоа тканями, стеклом, часами, португальскими винами, хлопком и другими индийскими и европейскими товарами. Затем он брал курс на Малакку, где часть груза обменивалась на пряности, сандаловое дерево, алоэ, акульи шкуры и прочие редкости из Сиама и Малакки. Дальнейшее расписание движения зависело от того, успеет ли корабль захватить попутный муссон. Прибыв в Макао и разгрузившись, каррак стоял там долго - иногда до года, так как для дальнейшего плавания необходимо было обменять привезенные товары на китайский шелк, на который был большой спрос в Японии. Поскольку в те времена прямая торговля между Китаем и Японией была закрыта, португальцы были основными посредниками между этими странами. Шелк закупался на ярмарке в Кантоне, которая проходила дважды в год - в январе и июне, и доставлялся на джонках в Макао.
Последний этап путешествия занимал меньше месяца, и в конце августа каррак обычно уже прибывал в Японию. Еще через два-три месяца, продав в Нагасаки шелк и товары из Южной Азии, корабль уходил обратно в Макао. Помимо серебра из Японии вывозили медь и ремесленные изделия, которые высоко ценились в Европе и Индии, - разрисованные ширмы, лаковые изделия, мебель, кимоно, мечи и т.д. В Макао - снова перегрузка. Часть серебра оставалась там для уплаты за шелк, а к грузу добавлялись шелк, жемчуг и фарфор для отправки в Гоа. Прибыли в этой многоступенчатой операции были огромными. Не говоря уже о прочих товарах, серебро было в Китае в несколько раз дороже, чем в Японии, а китайский шелк давал несколько сот процентов прибыли, когда его привозили в Японию. Наконец, фарфор очень высоко ценился в Европе.
Японцы называли каррак из Макао черным кораблем, потому что в отличие от каравелл и галионов его борта были окрашены в черный цвет. Сохранилось несколько японских ширм с изображением каррака - вид его был настолько экзотичен, что японские вельможи часто заказывали ширмы с его изображением лучшим художникам того времени.
Каррак был не меньшим соблазном для пиратов, чем манильский галион. Молва о богатствах, перевозимых на карраках, шла по всей Азии. Голландский фактор в Хирадо писал в 1610 году: "Корабль, приходящий из Макао, несет на борту обычно 200 и более торговцев, которые сходят на берег, и каждый нанимает себе дом, в котором живет со своими слугами и рабами. Они не считаются с расходами, и для них нет ничего недоступного. Порой за месяцы, проведенные ими в Нагасаки, они тратят более чем 250 или 300 тысяч монет, но прибыли их неизмеримо выше".
Карраки были приспособлены к тому, чтобы выдерживать жестокие штормы: известно, что за все годы лишь один из карраков утонул во время тайфуна. Главной опасностью для них были, особенно с XVII века, английские и голландские пираты, тем более что отыскать каррак, пробирающийся неподалеку от населенных и известных мореплавателям берегов, было куда легче, чем найти галион в просторах Тихого океана. В результате в 1618 году вышел запрет на отправку ежегодного каррака из Гоа в Японию. И с тех пор туда отправлялась эскадра из быстроходных навет и галионов водоизмещением тонн в двести-триста.
Из того, что сказано выше о манильских галионах и карраках, не следует, конечно, делать вывод, будто испанцы и португальцы явились пионерами в строительстве морских гигантов. Громадные торговые корабли были известны в Азии уже две тысячи лет назад. Античные авторы рассказывают о китайских кораблях, поражавших их размерами и вместимостью. В древних хрониках самих китайцев неоднократно говорится о судостроительных талантах народа юэ и его соседей, живших на границе Китая и Вьетнама. Именно на кораблях этих "южных варваров" китайские мореходы доходили до Индии.
После того как на рубеже нашей эры азиатские мореплаватели научились пользоваться периодичной устойчивостью господствующих ветров в Индийском океане, большие корабли стали часто появляться в Бенгальском заливе и в Южных морях. Известно, что некоторые из них могли брать на борт до шестисот пассажиров и множество грузов. Любопытные свидетельства очевидца дошли до нас в описании странствий китайского пилигрима Фа Яня, который в 413 году решил возвратиться домой из Индии морским путем. В пути он несколько раз пересаживался с корабля на корабль: морские пути были обжиты и корабли заходили в порты регулярно. Большое судно, на котором Фа Янь плыл с Ланки к Яве, имело на борту более двухсот пассажиров и массу товаров. Оно, вероятно, принадлежало одному из государств Юго-Восточной Азии. С Явы Фа Янь также плыл до Китая на большом торговом корабле.
Примерно в 600 году китайский корабел Ян Су начал строить пятипалубные суда, высота которых от киля до верхней палубы достигала тридцати метров. Такие корабли имели даже водонепроницаемые переборки, что изумило знавшего толк в таких вещах Марко Поло. В XV веке китайская морская экспедиция адмирала Чэн Хо, состоявшая из тридцати тысяч моряков, достигла восточного побережья Африки. Восточноафриканское государство Малинди, воспользовавшись случаем, направило в Китай послов. Интересно, что послы везли в качестве подарка жирафа, перевозка которого, как известно, требует достаточного места и даже сегодня связана со значительными трудностями. Из бирманских и ланкийских источников можно заключить, что перевозка слонов в Индийском океане также не была исключительным явлением.
Хотя после путешествия Чэн Хо мореплавание в Китае, лишившись государственной поддержки, пришло в упадок, а империи Юго-Восточной Азии, в которых строились корабли-колоссы, рухнули, все же в Южно-Китайском море можно было встретить крупные местные корабли. Эти суда, которые называли общим (при этом весьма неточным) словом "джонки", порой не уступали самым крупным карракам и галионам. Как китайские, так и португальские источники указывают на то, что китайские мореходные джонки в XVI веке достигали трехсот-четырехсот тонн водоизмещения, а большая квантунская военная джонка была трехпалубной и команда ее насчитывала две тысячи человек. Любопытно свидетельство иезуитов, которые уверяют, что в 1580 году видели в Японии корабли, достигавшие размера нао - каррака из Макао. Когда в 1512 году португальцы осаждали Малакку, им удалось потопить флагманский корабль яванского флота, на котором была тысяча солдат и от бортов которого отскакивали ядра португальских бомбард. "Было удивительно видеть, - сообщал португальский адмирал Фернао Переш де Андраде, - что мое "Благовещение" рядом с ним вовсе не казалось настоящим кораблем".
Не уступая европейским судам в размерах, китайские и японские корабли, однако, были хуже по маневренности и военным качествам. Известно, что японцы, собираясь в морской поход против Кореи в 1592 году, настойчиво просили португальцев выделить два настоящих каррака, и отказ португальцев привел к обострению их отношений с Японией.
Итак, в XV-XVII веках жертвами пиратов были громадные тихоходные тортовые корабли, из которых самыми знаменитыми и желанными были манильский галион и каррак из Макао. Кроме них товары перевозились на галионах, галиотах, наветах и других судах, причем не последнее место среди них занимали гиганты, построенные в Китае и Японии. Пираты же предпочитали небольшие каравеллы или даже одномачтовые боты водоизмещением не более двухсот тонн. Им не нужны были обширные трюмы, потому что серебро, золото и даже пряности занимали не так много места. Большая скорость, многочисленная отважная команда, готовая пойти на абордаж, разборные боты, которые, как гончие впереди охотника, носились впереди пиратского корабля, высматривая добычу, - все это давало изрядные преимущества морским разбойникам.
4 ноября 1587 года, когда корабли Кавендиша, дрейфовавшие у берегов Калифорнии, уже теряли надежду встретить манильский галион, матрос, сидевший в марсовой бочке, затрубил, а затем закричал: "Парус!" Вскоре с пиратских кораблей уже хорошо был виден галион, даже издали поражавший размерами. Это была "Санта Анна", о которой епископ Филиппин Доминго де Салазар сказал: "Это самый богатый из кораблей, который когда-либо покидал наши острова". Он был более семисот тонн водоизмещением.
"К вечеру мы догнали его и дали залп из всех наших больших пушек и затем выстрелили из всех мушкетов. Затем приблизились к этому кораблю - собственности короля Испании". Правда, первая попытка высадиться на галион не удалась. Тогда, как пишет Притти, "мы подняли вновь паруса и еще раз выстрелили из всех пушек и мушкетов, убив и ранив многих. Но их капитан, будучи мужественным человеком, продолжал бой и не сдавался. Тогда наш генерал Кавендиш приказал трубить в трубы и этим воодушевлять наших людей, и мы еще раз выстрелили из всех пушек, пробив борта и убив многих людей".
Бой продолжался более пяти часов. Подвижные английские суда, вооруженные тяжелой артиллерией, смогли проломить ядрами борта галиона, и громадный корабль начал медленно погружаться. "И галион, подвергаясь опасности утонуть, потому что некоторые ядра поразили его ниже уровня воды, выбросил флаг сдачи и просил о милости, чтобы наш генерал спас их жизни и взял их товары, и потому они сдались нам".
Кавендиш приказал капитану галиона прибыть на шлюпке на "Желание" вместе с офицерами. Пленники были вынуждены сообщить о том, какие грузы они везут, и остались заложниками, а Кавендиш отправил на "Сайту Анну" призовую команду, поднявшую на галионе английский флаг и начавшую обыск. Пираты сразу же сняли с галиона 122 тысячи золотых монет, много шелка, благовоний, жемчуга, фарфора и других ценностей.
Так как Кавендиш дал слово помиловать испанцев, среди которых были женщины и дети, он взял галион на буксир и дотащил его до бухты Порто Сегуро, где испанцы сошли на берег. Кавендиш передал испанцам паруса галиона, чтобы они могли сделать себе палатки, и некоторое количество досок, необходимых для постройки лодки. Затем грабеж галиона продолжился. Англичане выбирали лишь самое ценное. И тут оказалось, что правилами дележа, о которых пираты договорились еще в Англии, отнюдь не все довольны.
Вот что говорится о последующих событиях в записях эсквайра Притти: "Затем мы приступили к перевозке грузов и дележу нашего сокровища, выдавая каждому причитающуюся ему долю. Но во время дележа восьмого числа ноября месяца многие из команды начали бунтовать против нашего генерала, особенно те, кто был на "Удовлетворении", но тем не менее после некоторого времени они были успокоены".
Кавендишу удалось успокоить моряков, увеличив их долю, но главного, золота, они не получили. Капитан предпочел выдавать им шелк, фарфор и пряности, сохраняя золото для себя и королевы.
Отправляясь дальше, через Тихий океан, Кавендиш забрал с галиона двух японцев и трех филиппинцев, а также португальца, который побывал в Кантоне. Теперь Кавендиш был обеспечен информацией куда лучше, чем Дрейк. Корабли Кавендиша были уже доверху нагружены, а на галионе оставалось еще более пятисот тонн ценных грузов. Чтобы не оставить ничего испанцам, Кавендиш приказал полить палубу и надстройки "Санта Анны" смолой и поджечь галион.
Клубы черного дыма, охватившие галион, несло к песчаному пляжу, усеянному досками, тряпками и другими следами человеческого несчастья. Испанцы столпились на берегу. Плакали женщины. Торговцы, еще вчера богатейшие люди Филиппин, отворачивались от моря: огонь подбирался к тюкам бесценного шелка и мешкам с гвоздикой.
Кавендиш приказал выстрелить из пушки, отдавая последний салют гибнущему галиону, который уже весь был охвачен племенем.
"Мы с радостью поставили паруса, чтобы скорее достичь Англии с попутным ветром; но, когда опустилась ночь, мы потеряли из виду "Удовлетворение"... Мы полагали, что они обогнали нас, но никогда больше их не видели".
Вероятно, Кавендиш лишь вздохнул с облегчением, потеряв корабль, на котором он всего несколько дней назад подавил мятеж. Через несколько лет стало известно, что у Гавайских островов примерно в это время разбился небольшой европейский корабль, с которого никто не спасся. Возможно, это и было "Удовлетворение".
Итак, Кавендиш отправился к Островам пряностей, а известия о его набегах тем временем поплыли в Испанию. Епископ Манильский Салазар жаловался королю: "Английский мальчишка двадцати двух лет от роду с ничтожно маленьким кораблем с сорока или пятьюдесятью спутниками нанес нам столь огромный ущерб и уходит восвояси, хохоча над нами". Епископу было из-за чего метать громы и молнии: на борту "Санта Анны" были и его товары. Епископу еще повезло, что его самого не оказалось на борту галиона. Не исключено, что Кавендиш захотел бы увезти в Англию столь любопытный трофей.
Впрочем, в те дни, когда Кавендиш углубился в Тихий океан, оставив испанцев наблюдать, как догорает их галион, епископ находился в счастливом неведении относительно судьбы "Санта Анны". Зато на калифорнийском берегу разворачивались драматические события.
Поднявшийся к ночи ветер не только ускорил расставание кораблей Кавендиша, но и внес неожиданные коррективы в судьбу оставленных на берегу испанцев. Когда начался проливной дождь, большинство их забралось под наскоро натянутую парусину, но несколько человек остались на берегу. Они смотрели на пламя, светившее, словно маяк, в океане, и обсуждали, что делать дальше. Положение их было тяжелым.
Сюда почти никогда не заходили корабли. И если не заглянет случайно испанский пират - грабитель жемчужных отмелей, чтобы набрать воды и залатать паруса, то могут пройти годы, прежде чем кто-нибудь наткнется на тех из них, кто останется в живых. Вокруг расстилалась степь, а припасов Кавендиш оставил не так уж много. Как только продукты подойдут к концу, грозит голодная смерть.
Вдруг кто-то заметил, что огонек движется. Еще через полчаса стало ясно, что ветер медленно подгоняет догорающий галион к берегу. Тогда один из помощников кормчего, Себастьян Вичиано, решил рискнуть. В конце концов терять было нечего.
Набрав добровольцев из числа наиболее сильных моряков, умеющих плавать, он собрал их в той точке пляжа, куда приближалась "Санта Анна". Когда ее дно коснулось песка и галион начал медленно заваливаться набок, добровольцы во главе с Вичиано, держа в руках доски, бросились через прибой к кораблю.
Некоторые погибли в волнах, но большинству удалось вскарабкаться на горящий корабль, и они начали отчаянную борьбу с огнем. Им помог в этом ливень.
Утро застало промокших, выбившихся из сил испанцев спящими на мокром песке и на дымящейся черной нижней палубе. У галиона выгорели все верхние надстройки и борта, но на уровне ватерлинии огонь был не столь активен, тем более что галион еще во время боя набрал много воды и погрузился метра на три ниже, чем положено.
Вичиано не ложился спать. Он облазил весь корабль и обнаружил, что днище галиона цело. После совещания с капитаном и кормчими было решено попытаться восстановить корабль. И пока торговцы и прочие пассажиры, без различия сана и положения, таскали на берег мешки с подмокшим перцем и ящики с фарфором, пока расстилали на берегу бесконечные рулоны тканей и сушили гвоздику, моряки принялись перестраивать галион. Пригодились доски, оставленные Кавендишем, который был уверен, что испанцам никогда не соорудить из них лодки. Вытащили внутренние переборки и в конце концов нарастили борта так, чтобы вода не перехлестывала через них.
Последние ночи пришлось провести без крыши над головой: из палаток сшили паруса и подняли их на единственной не сгоревшей мачте. Часть груза оставили на берегу под охраной тех, кто не решился выйти в море на этом обломке корабля. Погода благоприятствовала жертвам Кавендиша, они медленно пересекли Калифорнийский залив и добрались до поселений в Мексике.
Вскоре пришли корабли и за оставленными на берегу людьми и грузами.
Себастьян Вичиано стал национальным героем. Король Испании официально благодарил его за находчивость, спасшую сотни тонн груза и двести человеческих жизней. А так как было известно, что товары, принадлежавшие самому Вичиано, были взяты Кавендишем, то в компенсацию он был назначен одним из двух главных кормчих в экспедицию, которая должна была открыть пролив Аниан - северный проход из Атлантического в Тихий океан.
Удивительно упорство, с которым и испанцы и англичане верили в этот пролив, изобретенный картографами. Магическая власть карты и в последующие века будет оказывать роковое влияние на путешественников. Вплоть до XIX века капитаны будут уходить с курса и подолгу бороздить океанскую пустыню в поисках островов и земель, изобретенных картографами в своих кабинетах. И неизвестно, какие из этих земель появились на картах в результате выкладок и внутреннего убеждения картографов, а какие - для того, чтобы как-то оправдать случайно упавшую кляксу.
Даже после того как и Дрейк и Кавендиш благополучно возвратились домой, среди испанцев оставались упрямцы, которые верили в то, что англичане прорвались в Тихий океан через Аниан. Экспедиция была организована испанцами и потому, что великий враль, кормчий Хуан де Фука, вернувшись из плавания, заявил, что не только прошел Анианским проливом, но и видел, где тот соединяется с Атлантическим океаном. Де Фука стал напарником Вичиано в этом плавании. Они должны были найти и нанести на карту северную дорогу в Атлантический океан и построить там крепость, чтобы англичане впредь этим путем не пользовались.
Экспедиция по борьбе с английскими пиратами продолжалась до тех пор, пока матросы не взбунтовались под холодными дождями северной части Тихого океана. Впрочем, провал экспедиции не помешал Себастьяну Вичиано стать в 1602 году во главе эскадры, посланной для исследования калифорнийских берегов. Плавание было удачным, и все известные теперь в Калифорнии испанские названия - Сан-Франциско, Лoc-Анджелес и многие другие - были даны упорным капитаном Вичиано.
Пока испанцы, оставленные пиратами на пустынном берегу Калифорнии, изыскивали пути к спасению, Кавендиш спешил через океан. Как у Дрейка, у него оставался лишь один корабль, перегруженный добром и практически беззащитный перед любым большим военным кораблем испанцев либо португальцев. Но в отличие от Дрейка Кавендиш шел проторенными путями и потому решил несколько отклониться в сторону, чтобы познакомиться с главным испанским владением в Южных морях - Филиппинами, галион с которых он благополучно ограбил и сжег, уничтожив плоды годового труда (и грабежа) испанцев.
Остановились на Гуаме, где манильские галионы заправлялись пресной водой. Уходил оттуда Кавендиш быстрее, чем того желал бы, и на прощание обстрелял добродушных островитян из пушек. Правда, гуамцы уже были знакомы с действием аркебуз и пушек, так как встречались с испанцами, и при виде вспышки выстрела столь быстро ныряли в воду, что поразить их не удавалось.
Затем показались Филиппины. Кавендиш осторожно шел от острова к острову по длинной дуге архипелага, приближаясь к Маниле. Он приказал своим морякам забыть о том, что они когда-либо видели галион "Санта Анна". Кавендиш резонно опасался, что, если испанцы узнают о его появлении в этих водах, они постараются, чтобы он отсюда живым не выбрался.
Изображая из себя испанца, который послан манильским губернатором собирать дань с вождей племен, Кавендиш продвигался вдоль Филиппин. Только когда до Манилы оставалось несколько дней ходу, он открылся местным жителям, заявив, что он - англичанин, подданный всемогущей английской королевы и враг испанцев. Филиппинцы были обрадованы этим не менее, чем султан Тернате - прибытием Дрейка. Они тут же стали уговаривать Кавендиша сообща отправиться походом на Манилу и уничтожить город гордых идальго. Кавендиш вежливо отклонил это предложение, так как у него были несколько иные планы, однако одарил вождей острова Лусон награбленным у испанцев добром и расстался с ними и наилучших отношениях.
⇦ Ctrl предыдущая страница / следующая страница Ctrl ⇨
МЕНЮ САЙТА / СОДЕРЖАНИЕ