Ł Обзоры военных ботинок, энциклопедия военной техники, холодное оружие Второй мировой войны

АНДРЕАС ЗЕГЕР "ГЕСТАПО-МЮЛЛЕР. КАРЬЕРА КАБИНЕТНОГО ПРЕСТУПНИКА", 1997

Вальтер Шелленберг

После этого я должен был представиться начальнику IV отдела (политическая полиция), криминальному директору рейха и оберфюреру СС Генриху Мюллеру, человеку, который фактически являлся шефом государственной полиции. Контраст между Бестом и Мюллером был виден уже с первого взгляда: Бест - разносторонне развитый и живой, Мюллер - сухой и немногословный, с типично баварским акцентом. Я не мог отделаться от чувства, что маленький, коренастый начальник криминальной полиции рейха, с угловатым черепом, с тонкими, сжатыми губами и холодными карими глазами, которые почти постоянно были наполовину прикрыты подергивающимися веками, вызывал у меня не только отвращение, но и делал меня неспокойным и нервным. Его большие руки с толстыми, узловатыми пальцами оставляли жутковатое впечатление. У нас никогда не доходило дело до доверительной беседы. Причиной, скорее всего, было то, что Мюллер еще не расстался со своей бывшей работой секретаря-криминалиста мюнхенского управления полиции и не был в состоянии найти слова для завязывания беседы.

- Откуда идете? Как работается? Гейдриху нравятся Ваши отчеты [...] - приблизительно в таком сухом стиле он со мной общался¹.

¹Schellenberg, S. 32.

[...] В связи с неожиданным поворотом событий я хотел бы подробнее остановиться на этом человеке. При описании операции, связанной с подпольной группой "Красная капелла", я заметил, что Мюллеру уже в то время пришла мысль устраниться от работы против советской тайной разведки. Это было весной 1943 г. во время проведения заседания работающих за границей представителей полиции в Берлине-Ванзее, когда Мюллер попросил меня о беседе. Я был безмерно удивлен вежливо произнесенным требованием, поскольку уже в то время я находился с ним в состоянии открытой вражды. Разговор он начал с того, что сообщил мне, что расследует мотивы и причины предательства таких случаев, как, например, с "Красной капеллой". "Не считаете ли Вы, - спросил он, - что советское влияние в Западной Европе распространяется не только на коммунистические рабочие круги, но и на западную интеллигенцию? Я вижу в этом явление, характерное для нашего времени, и потому оно так широко распространилось, что соответствует нашей культуре.

Я отношу сюда также мир идей третьего рейха, поскольку национал-социализм является своего рода удобрением на интеллектуальном болоте духовной несостоятельности, которая рождает политический нигилизм. В противоположность этому, можно наблюдать, что в России единая духовная и физическая сила действует повсеместно и бескомпромиссно. Поставив перед собой цель материальной и духовной мировой революции, она дает своего рода политический и энергетический заряд упавшему напряжению Запада".

И это были слова человека, который в национал-социалистической Германии беспощадно и самым жесточайшим образом боролся с коммунизмом во всех его проявлениях!

С чуть покрасневшими от вина глазами Мюллер откинулся в кресло и несколько секунд рассматривал свои толстые, мясистые руки. "Видите ли, Шелленберг, - продолжал он с сарказмом, - у меня скромное происхождение и я начал службу с низших чинов и прошел хорошую школу. Вы же, напротив, относитесь к интеллигенции, поэтому Вы являетесь заложником другого мира идей. Вы застряли в развитии уже давно известной схемы консервативных взглядов. Конечно же, существуют интеллигенты, которые совершили прыжок в другой мир, я думаю сейчас о некоторых людях из "Красной Капеллы", о Шульце-Бойзене или Харнаке. Это были люди Вашего мира, но другого сорта, они не остановились на полпути, а были действительно прогрессивными революционерами, которые все время искали окончательного решения и до самого конца остались верны своей идее. То, чего они хотели, им не мог предоставить нацио- нал-социализм со своими многочисленными компромиссами, впрочем, так же, как и духовный коммунизм. Наше интеллектуальное руководство со своим неясным внутренним миром не предприняло попытки переделать национал-социализм, и в этот образовавшийся вакуум вторгается коммунистический Восток. Если мы проиграем войну, то не из-за военного превосходства русских, а из-за духовного потенциала нашего руководства. Я говорю в данный момент не о Гитлере, а о находящихся ниже его руководителях. Если бы фюрер послушал меня с 1933 по 1938 гг., то необходимо было сначала основательно и беспощадно навести здесь порядок и не сильно доверяться руководству вермахта". Я становился все неспокойнее. Чего, собственно, хотел Мюллер?

Я поспешно выпил из своего бокала и в недоумении уставился перед собой. Я невольно думал об изречении, сказанном мне совсем недавно: "Необходимо всю интеллигенцию собрать в шахту и эту шахту взорвать".

Я уже хотел встать, когда Мюллер снова начал говорить: "Я не могу сам себе помочь, однако я все больше склоняюсь к мнению, что Сталин находится на правильном пути. Западному руководству необходимо кое о чем поразмыслить, и если бы я мог как-то повлиять на ход дела, то мы бы объединили с ним свои силы.

Это был бы удар, от которого Запад с его проклятым притворством так никогда бы и не оправился!" Он принялся ругать крепкими баварскими словечками разлагающийся Запад и недееспособное руководство. Поскольку он считался ходячей картотекой и знал даже самые интимные детали сильных мира сего, во время монолога я сделал для себя некоторые открытия. Тем не менее, я не мог подавить некоторую неловкость. Почему он говорит именно со мной о своей новой точке зрения? Я вел себя так, как будто все это несерьезно, и попытался превратить этот серьезный разговор в шутку, сказав при этом: "Ну, хорошо, дружище Мюллер, давайте мы все сейчас будем говорить "хайль, Сталин!" и наш папаша Мюллер будет начальником отдела в НКВД". Мюллер зло посмотрел на меня, оценивающе оглядел меня и ехидно сказал: "У Вас на лице написано, что Вы запуганы Западом".

Да, яснее он не мог бы сказать. Я прервал разговор и попрощался, но не мог отвязаться от мысли об этом странном монологе Мюллера. Мне было предельно ясно, что Мюллер в данный момент находится по другую сторону фронта и уже не верит в победу Германии. С тех пор усилилось мое подозрение в том, что он поддерживает связь с русской разведкой. Поэтому меня не удивило, что в 1950 г. один из возвратившихся из русского плена немецких офицеров сообщил, что Мюллер перебежал к Советам в 1945 г. Он рассказал также, что видел его в Москве в 1948 г., и позже до него дошел слух, что через некоторое время он умер².

²Ebd., S. 286-288.

Д-р Вальтер Дорнбергер

В отсутствие Кальтенбруннера мы были приняты обергруппенфюрером Мюллером. Это был типичный представитель незаметных служащих управления криминальной полиции, без какой-либо остающейся в памяти изюминки. Я вспоминал позже только о паре серо-голубых глаз, которые постоянно на меня изучающе смотрели. Первыми впечатлениями было любопытство, холодность и внешняя сдержанность. Повернувшись спиной к окну, он начал разговор: "Итак, Вы - генерал Дорнбергер. Я очень много о Вас слышал. А также читал. Вы пришли по Пенемюндскому вопросу?"

"Да, я прошу о скорейшем освобождении внезапно арестованных СД господ. Я хотел бы кое-что прояснить. [...]"

Он прервал меня: "Прошу прощения! Во-первых, эти господа не арестованы, они просто находятся для дачи показаний в полиции г. Штеттина. Во-вторых, СД не имеет с этим ничего общего. К 1944 г. Вы должны были уже научиться разбираться, где СД, а где гестапо".

"Обергруппенфюрер, до этого времени я еще ни разу не имел дела ни с одной из этих организаций. Я не в курсе тонких различий между этими структурами. Для меня гестапо и СД, криминальная полиция и полиция в конечном итоге являются одним и тем же учреждением. Арест - или, как Вы это называете, взятие для дачи показаний, абсолютно идентичны". Он нервно сглотнул, но просил меня продолжать. Я подробно описал ему, какая работа уже проделана арестованными, и аргументировал необходимость их скорейшего освобождения, чтобы не загубить выполнение всего задания. Он слушал спокойно, пристально глядя на меня. Он отказался до окончания расследования решить этот вопрос и утверждал, что не имеет каких-либо документов по этому делу. Он обещал проинформировать Кальтенбруннера и ускорить решение этого вопроса. Я просил его поторопить в связи с этим делом людей в Штеттине, что он и обещал. После этого попросил его дать разрешение на посещение арестованных в Штеттине. Он согласился. Внезапно он сказал мне: "Вы интересный случай, господин генерал. Знаете ли Вы, что папка с Вашим личным делом, находящаяся у нас, очень объемная?" Я отрицательно покачал головой. Он показал рукой на сантиметр выше стоящей настольной лампы. Я не мог не спросить его: "Почему же тогда Вы не арестуете меня?"

"Сейчас это было бы бесполезно, в данный момент Вы являетесь лучшим экспертом по ракетам и как эксперта Вас нельзя же допрашивать против самого себя".

"Очень мило. Меня бы интересовало, в чем меня обвиняют".

"Видите ли, в первую очередь, это задержка с разработкой аппарата А4. Однажды это дело будет разбираться".

"Здесь я могу с Вами только согласиться. Я думаю только, что многие удивятся, когда узнают, против кого будет сделано обвинение. У Вас есть еще что-нибудь против меня?"

"Да, Ваша деятельность в управлении вооружений сухопутных войск по ракетной части должна быть расследована" .

"Ах, да, я уже знаю. Тормоз в развитии. И это все? Тогда это до смешного мало".

"Нет, там было еще несколько основных пунктов. Может быть, Вас интересует особый случай в Пенемюнде? Обвинение в сознательном или неосторожном подстрекательстве к саботажу".

"Это более серьезное обвинение. О каком случае идет речь?"

"Господин генерал, в конце марта прошлого года на одном из заседаний Вашей дирекции в Пенемюнде Вы сказали, что фюреру приснилось во сне то, что на аппарате А4 он никогда не полетит в Англию. Против сна фюрера Вы бессильны. Этим высказыванием Вы оказали гибельное, пессимистическое, почти пораженческое влияние на рабочий коллектив и тем самым саботировали скорейшее продолжение работы".

"Я не знаю, кто был Вашим человеком на заседании. Если Вас интересует действительное положение дел, то я Вам охотно расскажу". "Я прошу об этом".

"В марте 1943 г. на одном из многих, часто повторяемых, докладов министра Шпеера, особое внимание обращавшего на программу А4 в связи с ее срочностью, фюрер сказал: "Мне приснилось, что этот аппарат никогда не будет использован против Англии. Я могу положиться на свою интуицию. Не имеет смысла поддерживать этот проект". Эту протокольную запись, написанную большими буквами в характерном для штаб-квартиры стиле, о высказывании фюрера я сам просматривал у генерал-майора Хартмана в военном министерстве. Министр Шпеер и руководитель управления Заур подтвердили высказывание фюрера. После этого я поехал в Пенемюнде, собрал все руководство и объяснил, что и до этого мы преодолевали огромные сложности, но последним препятствием для нас теперь является сон фюрера. Я должен был просить их собрать все силы для преодоления и этого препятствия. Для этого мы должны доказать успех нашего предприятия. Я приказал тогда, 3 октября 1942 г., сделать фильм, при помощи которого мы в начале июля 1943 г. смогли бы добиться признания нашей работы фюрером. Я убежден, что как раз таким моим поведением я воодушевил и увлек за собой для дальнейшей работы сотрудников, несмотря на ошеломляющее решение фюрера. Если Вы в моем поведении и во всей проделанной нами работе усматриваете саботаж, то пожалуйста, поставьте меня перед судом". Мюллер молчал. Я продолжал: "Я точно не знаю, как Вы оцениваете нашу сегодняшнюю беседу, с намеком на грозящее мне судебное расследование. Вы думаете, теперь у меня будет больше желания работать?" Мы попрощались. После посещения Штеттина нам удалось в совместной работе со служащим, занимавшимся нашим вопросом в отделе разведки ОКВ, майором Кламротом, через несколько дней освободить профессора фон Брауна. Я забрал его в Штеттине ночью, "вооруженный" бутылкой коньяка. Позже я мог приветствовать на работе Риделя и Греттрупа.

Мое, равносильное присяге, доказательство незаменимости арестованных для дальнейшего выполнения программы позволило освободить их, для начала, на три месяца из тюрьмы. Новое объяснение через три месяца способствовало еще одной отсрочке ареста. После этого наступило 20 июля, и был произведен арест. Случай остался нераскрытым. Позже я узнал, что арест был произведен по донесениям шпионов среди населения г. Нинновитца, которые были внедрены структурами Гиммлера после его первого посещения Пенемюнде. Следили, в основном, за нашей охраной, в меньшей степени за местными жителями и чужаками. Были вырваны отдельные слова из связного рассказа и рассмотрены как государственное преступление.³

³Dornberger, 5. 222-225.

Франц Йозеф Губер

Характеризуя Мюллера, я хотел бы сказать следующее: "Стремление к власти было его главным качеством. Он никого не допускал в свое правление. Он не был способен на истинную дружбу и делал слишком большой акцент на своем "я". Он никогда не был национал-социалистом. Когда происходили события, имевшие целью ликвидацию Рема, Мюллер сказал, указывая на книгу Эдгара Юнга "Господство низших": "Все эти события - порождение власти низших". Он сказал это в большом волнении. Он был человеком, стремившемся к власти и в этом стремлении не искавшим ни у кого поддержки. Он - выходец из простой католической семьи. Его отец был служащим жандармерии. Его жена была из буржуазной семьи, которая имела маленькое издательство по выпуску газет и типографию. Мюллер был довольно интеллигентен, прилежен, разумен и очень сдержан. У него были постоянно плотно сжаты губы. Он практически никогда не выходил из бюро. Он не знал настоящего удовольствия. Даже после небольших развлечений Мюллер уходил работать в бюро. Его брак не удался. Только в конце войны он начал пить коньяк. Он беспрерывно курил бразильские сигары.

Он увлекался альпинизмом. Уйдя добровольцем на первую мировую войну, он, будучи летчиком, заслужил железный крест первой степени после того как провел бомбардировку Парижа. Он поддерживал в своем окружении, состоявшем из баварских служащих, дружескую атмосферу. Он никого не боялся, даже Гейдриха⁴.

⁴Высказывание Франца-Йозефа Губера от 3 октября 1961; Центральный отдел главного управления юстиции в Людвигсбурге, обозначение документов 415 AR 422/60.

Доктор Вильгельм Геттл (Вальтер Хаген)

Совсем по-другому обстояли дела с шефом тайной полиции [...] генералом СС Генрихом Мюллером. В этом человеке Гейдрих нашел достойного коллегу, который был готов дать распоряжение относительно любого преступления. Хотя поступки Гейдриха и Мюллера были идентичны, действия Мюллера были более отвратительны, чем Гейдриха, он был заурядным человеком и действовал варварскими методами. Мюллер довел систему охраны Гейдриха, которая основывалась на принципах морали, до совершенства. Образцом для Мюллера была политическая полиция Советов. Ему действительно удалось приблизиться к своему идеалу. При помощи созданного им аппарата ему удалось сломить немецкий народ и не только задушить почти каждое движение сопротивления, но и держать под особым контролем всех сторонников режима, чтобы буквально никто не мог считать себя в безопасности, слыша название "гестапо". Мюллер хотел со временем создать такую центральную картотеку, в которой был бы зарегистрирован каждый немец, и конечно со своими "темными сторонами", которыми и являлась частная жизнь. Он был не так уж далек от этой цели. Те критерии, по которым он оценивал людей, ни в коем случае не являлись критериями НСДАП - он не был национал-социалистом до 1939 г. и не был им даже при формальном членстве в партии. Для него был решающим тот факт, подчинялся ли каждый конкретный человек государству или был способен на отклонения в поведении и во мнениях. Мюллер не признавал никакого другого закона, кроме как всесилия государства; его ограниченный ум полицейского не позволял ему мыслить шире. Кто находился под подозрением, противостоял или мог противостоять, был для него противником, которого он преследовал со всей жестокостью и беспощадностью своего характера. Люди, знавшие Мюллера ближе, утверждали, что в национал-социализме его привлекало только требование строгой государственной дисциплины; в остальных случаях он был равнодушен к идеологии. Точно так же, как он являлся сторонником баварской народной партии до 1933 г., был сторонником национал-социалистического режима до 1945 г., он мог быть послушным слугой закона в любой другой системе.

Знакомые Мюллера даже утверждают, что он до конца 1944 г. поддерживал связь с Советами, и что ему удалось после падения Германии перебежать к русским. И эта версия небезосновательна. У тайной полиции был собственный отдел, который занимался тем, что использовал в дальнейшей работе радиопередатчики арестованных советских агентов, все выглядело так, как будто агенты работали на свободе. Таким образом, советское руководство получало дезинформацию, приводившую к различного рода ошибочным решениям.

Специалисты называли такое использование радиоканалов "радиоиграми". Их число было значительным; в 1944 г. их насчитывалось около 300. Мы не можем исключить ту версию, что Мюллер через доверенных сотрудников использовал многочисленные каналы связи в собственном отделе, чтобы еще до падения Германии установить контакт с Советами и передавать им достоверную информацию. Не исключено, что Мюллер действительно поменял фронты и перешел на службу к Советам; по одному из, разумеется, непроверенных сообщений в Восточной Германии появились бывшие служащие гестапо, которые были "переучены" в России при участии Мюллера. Абсолютно точно, что Мюллер, как шеф тайной полиции, оставался верен приказам начальства и являлся ярым противником коммунизма. Благодаря возглавляемой им деятельности были убиты тысячи коммунистов в концлагерях, которые были коммунистами по убеждению и выступали за создание всемирного союза советских государств. Но, анализируя другие случаи, можно сказать, что большевики никогда не имели ни малейших сомнений в том, чтобы прощать тех людей, которых они могли использовать (хотя бы на короткое время), а Мюллер нужен был большевикам. Человек, многие годы стоявший во главе немецкой тайной полиции, и во время усиления немецкого влияния, используя власть полиции, господствовал над всей Европой, мог предложить русским ценный капитал: его бесценные знания. Мюллер был знаменит своей феноменальной памятью; он мог сразу назвать имена даже самых незначительных агентов в каком-нибудь далеком городе за границей. Не существует ни одного специалиста- полицейского, которому была бы предоставлена полная информация о кадрах и который имел бы представление обо всех закулисных интригах, чьи знания были бы даже сегодня актуальны. Поэтому нельзя считать невозможным, что Мюллер действительно перешел на службу к русским. Правда, нет еще доказательств этому, во всяком случае, на данный момент; что установлено, так только то, что после смерти Гитлера он со своим другом Шольцом исчез из канцелярии и после этого его нигде уже не видели. Этот Шольц был как раз тем человеком, который по заданию Мюллера руководил "радиоиграми". Каждый пусть решает для себя сам, можно ли усмотреть в этом случайность или это было уже заранее спланировано.

Генрих Мюллер знал, чего хотел. Он не был двуличным человеком. Его характер можно было определить достаточно просто⁵.

⁵Hagen, S. 72-75.

Рудольф Гесс

Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Мюллер был шефом IV отдела главного управления безопасности рейха, заместителем шефа полиции безопасности и СД.

Мюллер служил офицером в мировой войне, тогда же поступил в баварскую полицию. После смены власти он был взят на работу в баварскую политическую полицию под руководством Беста, который позже возьмет его в Берлин в управление тайной государственной полиции. Он получает там руководящую должность под началом у Гейдриха и, в конце концов, сам становится шефом гестапо. Мюллер был склонен к работе полицейского служащего. После смены власти он сначала вступает в партию и довольно поздно становится членом СС. Его полицейские профессиональные знания - он постоянно работал в исполнительных органах - и его способности помогли ему в формировании службы гестапо. Он принимал активное участие в организации работы гестапо.

Мюллер всегда принципиально находился на заднем плане и не любил, чтобы его имя связывали с какими-либо событиями или акциями. И тем не менее, он был тем, кто организовал наиболее важные акции по безопасности и руководил их выполнением.

После ухода Гейдриха он становится ключевой фигурой в РСХА. Кальтенбруннер являлся только начальником и занимался, в основном, СД (служба безопасности). Мюллер был хорошо проинформирован о всех важнейших политических событиях в рейхе. Он имел много доверенных лиц в самых различных службах, и прежде всего, в экономических структурах, с которыми он был связан только через посредников. Он был мастером по выполнению секретной работы.

Мюллер несколько раз бывал в концлагерях, но не во всех. Тем не менее, он был постоянно обо всем информирован, не случайно руководителем каждого политического отдела концлагеря был член местного отдела гестапо. Айке и Мюллер понимали друг друга хорошо еще с тех времен, когда первый был комендантом в Дахау, а Мюллер работал в баварской политической полиции.

Нельзя получить сведения о личном мнении Мюллера по вопросам о заключенных концлагерей. Его высказывания по этому поводу начинаются словами: "Рейхсфюрер СС желает, чтобы...", "Рейхсфюрер СС приказывает...". Лично я, как адъютант концлагеря Заксенхаузен, как комендант лагеря Аушвиц и позже как шеф управления "D 1" очень много общался с ним. И при этом я ни разу не услышал, чтобы он хотя бы раз сказал: "Я решаю так-то, я приказываю это, я желаю что-либо". Он всегда скрывался за рейхсфюрером СС или шефом зипо и СД. Хотя каждый посвященный знал, что именно он решает все вопросы и что рейхсфюрер СС или Кальтенбруннер полностью полагаются на него во всех вопросах, касающихся заключенных. Он решал, поместить в концлагерь человека или освободить его. Также вопрос о смертных казнях, если они были санкционированы РСХА, решал только он, это означало, что в самых важных случаях эти приказы он носил на подпись рейхсфюреру СС.

Всю информацию об особых заключенных он знал наизусть. Он знал о каждом заключенном точные данные, знал все о его размещении и его слабостях.

Мюллер был многосторонне развитым и упорным работником. Он мало времени проводил в командировках. Его можно было всегда застать, днем или ночью, в выходные или праздники в своем бюро или дома.

У него было два адъютанта и два стенографиста, которых он загружал работой 24 часа в сутки. На любую заявку он отвечал очень быстро, в большинстве случаев телеграммой, поскольку он всегда должен был испросить разрешения у рейхсфюрера СС!

От Эйхмана и Гюнтера, которые больше с ним общались, чем я, я узнал, что именно Мюллер руководил основными "еврейскими" акциями, хотя и предоставил свободу действий Эйхману. Как я уже сообщил выше, он был информирован о положении дел во всех концлагерях, а также в Аушвице, хотя никогда там не был. Он знал обо всех деталях, касалось ли это Биркенау или крематориев, шла ли речь о количестве заключенных или убитых, что меня часто удивляло. Мои личные предложения о приостановке акции для того, чтобы устранить нарушения, были безуспешны, поскольку он всегда следовал строгому приказу рейхсфюрера СС беспощадно проводить намеченные мероприятия! Действуя в указанном направлении, я предпринял много попыток, но напрасно. Хотя мне он разрешал многое из того, чего не разрешал другим. Особенно позже, при создании D 1, многие вопросы он отдавал на мое рассмотрение. Сегодня я думаю, что он не хотел менять условия в лагере Аушвиц для того, чтобы таким образом усилить действие проводимых акций. У Мюллера была власть остановить или, во всяком случае, приостановить проводимые мероприятия, он мог бы убедить в этом рейхсфюрера СС. Он не делал этого, хотя точно знал о последствиях, поскольку это было нежелательно - так сужу я об этом сегодня. В то время я не мог понять причин такого поведения РСХА. Мюллер повторял мне: рейхсфюрер СС считает, что освобождение политических заключенных во время войны не может состояться из соображений политической безопасности. В связи с этим было необходимо ограничить возможные требования по освобождению заключенных и приводить доводы в самых необходимых случаях! "Рейхсфюрер СС приказал, чтобы все заключенные других национальностей принципиально не освобождались во время войны!" - "Рейхсфюрер СС желает, чтобы даже в незначительных случаях саботажа иностранные заключенные - в назидание другим были приговорены к смертной казни!" После всего сказанного трудно определить, кто стоял за этими приказами и желаниями. Можно сказать, что за всеми действиями РСХА и исполнительных органов стоял Мюллер.

С людьми Мюллер был корректен, предупредителен и дружелюбен, он никогда не ставил на передний план должность и ранг, но с ним нельзя было найти личного контакта.

Это подтверждают и люди, являвшиеся его многолетними сотрудниками.

Мюллер был хладнокровным исполнителем и организатором всех санкционированных рейхсфюрером СС мероприятий по безопасности рейха!⁶

⁶Воспоминания Рудольфа Гесса о Генрихе Мюллере; Институт современной истории Мюнхена F13/6, л. 339-342.

⇦ Ctrl предыдущая страница / следующая страница Ctrl ⇨

МЕНЮ САЙТА / СОДЕРЖАНИЕ